Ведьмина роща

Хожему бы радоваться, что милая его о людях не тоскует больше, только неспокойно на душе: полюбил он Глашу за смех яркий, за огонек озорной в глазах, за нрав живой да за сердце доброе. Хоть и звал ее с собой уйти, а больше всего боялся, что станет она, как и все в мире его, холодной да печальной, что смолкнет смех ее, утихнут песни девичьи. Но раньше беда пришла, не успела Глаша порог царства его переступить, сковала ей сердце боль незаслуженная: родная сестра, последняя зацепочка в этом мире, отреклась, прочь прогнала. Но что взять с ребенка неразумного: не знает, какую силу на этом берегу любое слово имеет, крикнула глупость с перепугу – и отрезала сестру от мира человеческого. Трудно ниточку обратно натянуть, коли не поможет кто, Аксюте самой не управиться, а милой его без людей нельзя, уж понял это Хожий. Одна надежда теперь на седого пастуха.

А Глаша все взгляд от ручья оторвать не может. Опустит руку в воду, чудится ей – на пальцах кольца драгоценные так и переливаются, вынет руку – нет ничего. Сперва просто любопытно было, потом сердиться стала, сидит весь день, хоть одно колечко достать пытается, а они в воду соскальзывают с пальцев, стоит только руку высунуть. Раз рассердилась, хлопнула ладонью по воде, полетели на лицо да на волосы брызги свежие, звонкие, а как разошлась рябь, видит Глаша: в косе, что венком вокруг головы уложена, блестят бриллианты мелкие, в ушах серьги, точно светом луны налитые, на шее ожерелье сверкает. Рукой прикоснется – нет каменьев, по волосам ладонью проведет – вода одна. Стала примерять набор, что Хожий ей дарил, да он и в подметки не годится тем чудным драгоценностям, что в ручье прячутся. Сорвала серьги и кулончик смородинный, хотела и колечко снять, да птицы отвлекли.

И ночами не спит, все про драгоценности из ручья думает. Гладят ее руки любимые, целуют губы желанные, да все не в радость, об одном только и думает. И задремать Глаша пытается, а перед глазами все камни под водой сверкают, и шепчет голос переливчатый, что не в ручье они, а в реке, у самой стремнины. И будто идет она, тянет руку к ним, но сокол с неба прилетает, хватает ее да прочь уносит. Проснется, прижмется к милому покрепче, а сон уж не идет. Иной раз и хочет у Хожего про драгоценности эти спросить, да посмотрит, какой он хмурый ходит, так охота говорить и пропадает.

На четвертое утро собрался Хожий дело исправлять, поцеловал милую и отправился в колхоз. Ничего не ответила Глаша, холодно ласки его приняла, не обняла, глаз не подняла, а как ушел, к реке бросилась – каменья драгоценные искать.

Долго по берегу босая гуляла, косу в руке теребила да все на воду глядела. Мутно в голове, точно туманом затянуто, иной раз сердечко встрепенется испуганно, поднимет Глаша голову, на птиц посмотрит, сама себе удивится, что стоит у реки, да только голос переливчатый все шепчет, все зовет в воду. И снова Глаша глаза опускает, видятся ей под водой камни драгоценные, и чем ближе к стремнине, тем крупнее да ярче, а руку протянет – нет ничего, ил один. В топкие места забрела, лужицы глубокие от ног босых остаются, по следам этим нетрудно Хожему будет узнать, куда невеста его ушла, да как бы поздно не стало.

Манят камни со дна речного, шепчет волна, к ногам ласкается, идет Глаша по илу скользкому, глаз от воды не поднимает, уже по пояс зашла, а все от камней драгоценных взгляда оторвать мочи нет. И руки уж сами ко дну тянутся, точно во сне дурном, наклоняется Глаша, косу в воде мочит, не замечает ничего вокруг. Вдруг зазвенел над рекою воздух, разорвала шепот речной дурманящий песня рожка пастушеского. Вздрогнула Глаша, выпрямилась, глядит – стоит по грудь в реке, ноги в иле вязнут, в растениях водных путаются, а из-за поворота волна высокая катится, того и гляди с головой укроет да к водяному утащит. Испугалась, милого зовет, но не слышит он, далеко больно, только водяной смеется из омута и шепчет:

– Не уйдешь теперь от меня, красавица, не достанешься брату, век русалкой моей будешь.

Дернули водоросли за ноги, распахнулись пески речные, накатила волна, да успела Глаша колечко на пальце повернуть, вырвалась из реки, взмыла в небо соколихой белой. Забурлила река, захлестала руками-волнами, а не дотянуться уже, не схватить. Высоко поднялась Глаша, в облака спряталась. Одурманил водяной проклятый, саму в руки к нему идти заставил! И как только очнуться да крылья надеть успела! А рожок на лугу все играет мелодию знакомую, так и хочется подпевать.