– Всё так, Маруся, это дядя Паша не такой. Мы с ним шестнадцатый год соседи. За это время у него жен было… пять или шесть. Все красивые, умные и добрые. Бабушка Катя удивлялась: и где он таких хороших находит! Но хватает его на полгода, максимум на год. Потом он этой семейной жизнью начинает тяготиться. Бедная женщина и так, и этак, а он никак. В результате все равно разбегаются. А он после этого первое время даже на кухню выходит, когда нас нет.
– Стыдится?
– Да нет, балдеет. Наслаждается одиночеством. Приносит из своего магазина колбасу, копченую рыбу и прочие продукты, не требующие готовки, хотя готовить умеет. Просто отдыхает. Года два, а то и больше, о жене не заикается. Потом начинает тяготиться одиночеством и тосковать о домашнем уюте. И находит очередную красотку. Бабушка Катя его насквозь видела. А Любовь Михайловна покупалась не один раз. Но теперь знает точно, что ничего не выйдет. Поэтому тебя в штыки встретила, помнишь? Это она не хотела к тебе привязываться, чтобы при расставании душу не рвать.
– Наташа, что же ты мне об этот раньше не рассказала?
– А ты бы мне поверила? Я твоей, извини, предшественнице пыталась это втолковать. Так она все полгода, что в квартире жила, на меня не глядела. И ушла от дяди Паши с уверенностью, что это злыдни-соседки их развели.
– Что делать?
– Извечный русский вопрос. К мужу ты не вернёшься. Квартиру снимать никаких денег не хватит. Можешь жить в Светиной комнате, на ключ. Я все равно ее только как гостевую использую. Но легко ли вам будет в одной квартире? Попробуй еще одну ставку взять, чтобы реже видеться.
– Маруся, – вмешался Андрей. – А вы не возьметесь у меня убираться? Я квартиру изрядно запустил после ухода жены.
– Почему нет! – сразу согласилась Маруся. – Как вас отпустят, так и пойдем.
Тут выкрикнули Андрея.
– Вы меня не ждите, – сказала я Марусе. – Как Андрея отпустят, так и поезжайте. Он промерз, устал.
Через пять-десять минут позвали меня. Теперь допрашивали дотошно и агрессивно. Но я к этому была готова, наверняка они уже знали, что раненый назвал меня ведьмой. А я его тоже вспомнила: это тот, кому я предсказала покойника в доме и чью семью тогда же увезли на «скорой». Он был из свиты Борисыча, который сидел за столом с нами. Представляю, что обо мне напоёт этот холуй, наверняка посланный за нами! Я рассказала откровенно все, кроме, разумеется, измышлений по поводу моего умения предсказывать судьбу.
Когда разговор пошел по третьему кругу, я психанула:
– Ну, вот что, господа. Я пошла домой, а вы к следующей нашей встрече придумайте свежие вопросы.
– Я вас не отпускал!
– А вы меня и не задерживали. Я – пострадавшая при взрыве. Мне в больницу надо. Но я добровольно осталась, чтобы ответить на ваши вопросы. А вы сопли жуете, не знаете, о чем спросить.
– Вы – подозреваемая.
– Меня бы там не было, если бы я была виновата. Какой смысл саму себя подрывать?
Меня завели в соседний кабинет и оставили там одну. Нестерпимо хотелось спать, хотя еще даже вечер не наступил. Заболеваю, что ли? Ах, да, нос включался…
Я пошла из кабинета и тут же была остановлена окриком дежурного.
¬– Мне что, в туалет нельзя?
На обратном пути полезла на решетку:
– Подайте пальто!
Вернулась в узилище, составила три стула вместе, завернулась в пальто и тут же заснула.
Выдержав в ожидании около часа, за мной пришли, но не смогли добудиться. Брызгали водой, подносили к носу нашатырь. Наконец, кто-то догадался заглянуть в глаза. Они были приоткрыты. Тогда уже вызвали врача.
Когда я пришла в себя, было утро. Я лежала на неудобной кровати с жесткими пружинами. На сгибе локтя противно стягивал кожу пластырь. Прямо в глаза через большое окно светило солнце. В большой палате стояли какие-то аппараты, было еще несколько кроватей, но все были не заняты. Я пыталась вспомнить, как очутилась здесь, но последнее, что вспомнила – это как меня заточили в каком-то служебном кабинете. «Пытали, что ли?» – подумалось. Встала и хотела пойти поискать туалет. Но на мне была только ситцевая ночная сорочка, украшенная надписями «Минздрав СССР». Надо же, уж десять лет как нет, а имя его живет. Да, а на ноги-то что обуть?
Я все-таки двинулась к двери, чтобы хоть позвать кого-то, но в белой тряпке, наброшенной на аппарат у входа, вдруг признала медицинский халат. Надела, застегнула и вышла в коридор.
Больничное утро было в разгаре. По коридору сновали медики и больные, кого-то везли, что-то несли. Никто на меня не обращал внимания, и я брела по коридору, пока не наткнулась на нужное мне заведение. Умываясь, я напилась прямо из-под крана противной хлорированной воды. В голове немного прояснило, но, когда я наткнулась взглядом на свое отражение в мутном зеркале, висящем над умывальником, мне вновь поплохело: лохматые волосы, размазанная вокруг глаз тушь, опухшие веки.
– А душ тут есть? – хрипло спросила я вошедшую в умывальник пациентку. Она вздрогнула, но ответила, что ванная напротив. Пригляделась ко мне, вздрогнула еще раз и удалилась, забыв, зачем шла.