Ведьмино кольцо

Так кто же я на самом деле и как дошла до своих нынешних убеждений? Расскажу вкратце. По-настоящему зовут меня Елизавета, я родилась в Москве, папочка мой был преподавателем словесности, водил знакомство с Брюсовым, пописывал стишата и очень ими гордился. Очевидно, что-то из его литературных способностей передалось мне, потому что срифмовать пару строк для меня – раз плюнуть. Но я далека от бахвальства и не называю это творчеством, а тем более искусством. И я была бы искренне рада, если бы ничто во мне не напоминало о папаше! Не догадались, почему? Ну да. Мне не исполнилось и десяти, когда он ушел из семьи, бросив на произвол судьбы и жену, и целый выводок детей. Паршивая певичка из бродячей труппы, с которой он встретился, когда гостил у своего студенческого друга – между нами, такого же похотливого жеребца, – в Карпатах, вскружила ему голову. Кончилось тем, что этот почтенный педагог, награжденный за учительские успехи орденом Станислава третьей степени и дослужившийся до коллежского асессора, выгреб из домашней казны все деньги и скрылся в неизвестном направлении. Матушка, оставшись без гроша, работала за троих, быстро надорвалась и умерла. Дети пошли по миру, из шестерых выжили двое – я и моя младшая сестра, которая, впрочем, накануне совершеннолетия отравилась мышьяком, узнав об измене своего жениха.

И какой же путь мне был уготован после всего случившегося? Выйти замуж, родить потомство и терпеть мужа-подонка? Не смешите. Я уехала в Британию, где набирало обороты движение суфражисток. Там я нашла своих единомышленниц и без отрыва от самообразования принимала участие в их протестных акциях: приковывала себя наручниками к перилам мостов на Темзе, бросала доски с гвоздями под королевский экипаж, штурмовала вместе с горсткой домохозяек английский парламент, за что и угодила в тюрьму. Отсидев полгода, пришла к мысли, что показные эскапады меня не прельщают – я не видела в них ни пользы, ни смысла. Мне захотелось тишины, покоя и любви. Любви к женщине, конечно, ибо, созрев, я утвердилась в том, что лишь такая любовь не осквернит меня и не принесет мне горя.

Возвратившись в Россию в разгар мировой войны, я нанялась в работницы к богатой вдове, потерявшей своего благоверного месяцем ранее. В доме не было мужчин, это меня и привлекло, хотя драить паркет в восьми комнатах, не считая прихожей, не доставляло мне удовольствия. Вдова не выглядела удрученной в связи с потерей супруга и однажды, хватив лишку вишневой наливки, призналась, что в юности имела сношения с подружками-гимназистками и память об этой неземной усладе пребывает с ней всю жизнь.

Надо ли говорить, что мы зажили с ней душа в душу! Я из служанок была переведена в ранг компаньонок и не знала забот вплоть до того печального дня, когда мою матрону сгубил цирроз. Это произошло в семнадцатом году, незадолго до февральского переворота. Она завещала мне все свое немаленькое состояние, и я ухитрилась сберечь его, вовремя обратив в золото и драгоценные камни, которые не обесценились и при Советской власти. Я уехала на Урал, где меня никто не беспокоил. Но время шло, мои фонды таяли, я продавала перекупщикам бриллиант за бриллиантом, слиток за слитком. В один не самый прекрасный день обнаружилось, что жить мне практически не на что. Я стала подумывать о работе, но меня буквально воротило от перспективы сидеть в конторе и стучать на «Ундервуде», получая сорок рублей жалованья. Разве это предел мечтаний?

А каков он, мой предел, спросила я себя. И не сразу определилась, долго разбиралась в себе, прикидывала и так, и эдак. В моей биографии было все: несчастное детство, взбалмошная юность, умиротворенная зрелость. Гамма эмоций, выстраданный опыт, который требовал применения. И я поняла, что единственное, чем я могу удовлетвориться, перешагнув жизненный экватор, – это власть. Однако кто бы мне ее подарил в этой стране – ни с того ни с сего, с бухты-барахты? Я не состояла ни в комсомоле, ни в партии, а многолетний период, на протяжении которого я обходилась без зарплаты, мог при устройстве даже на самую ничтожную должность вызвать подозрения.

Обстоятельства подталкивали к принятию скорейшего решения, и я сделала выбор в пользу заграницы. В двадцать пятом году в Нью-Йорке открылся ночной клуб под названием «Прибежище Евы». Он просуществовал ровно год и был закрыт полицейскими, а две его хозяйки попали под арест за непристойное поведение. Но близкие моему сердцу, и не только сердцу, идеи уже нельзя было загнать, как джинна в бутылку, и вскоре подобное заведение открылось в Нидерландах. Вдруг мне попадется среди его завсегдатаев еще одна богатенькая курочка?

Для конспирации я переоделась в мужскую одежду – монашеское рубище, которое отыскалось в разгромленном красными скиту, – и двинулась к южным рубежам. Мне казалось, что пересечь их будет проще, чем европейские, а из Персии или Индии я могла бы обходными путями добраться до Старого Света. Но мои прожекты полетели в самом буквальном смысле.