Все шло по накатанной, пока в Усть-Кишерти не появился москвич из ОГПУ. Гор и Липочка почти одновременно поставили меня в известность об этом событии. К стыду своему, я не придала значения их словам, посчитала, что приезжий, далекий от наших реалий, покрутится здесь с недельку и укатит обратно. Но я заблуждалась. Он оказался тертым калачом и взялся за дело с самозабвенной ретивостью. Он поселился у Липочки, раскрыл все ее перемещения, а через нее вышел и на тупицу Плашку. Той хватило ума притащить его на молебную поляну. Мне следовало все это предвидеть и предотвратить, но, каюсь, я проявила медлительность и неразумие, которые обычно мне не свойственны.
Когда москвич явился по ходу молебна, как чертик из табакерки, я оторопела. Однако моментально оценила все последствия случившегося и велела своим гвардейцам избавиться от него. Я понимала, чем грозит убийство сотрудника органов, но другого решения не было. В конце концов, труп можно сжечь, и сбежись сюда хоть целая бригада следователей, они бы зря потратили время. Но гвардейцы оплошали, москвич улизнул, и я с замиранием сердца ждала ответного удара. Уповать приходилось лишь на всевластие Гора, но он уже давно не захаживал ко мне, и я не знала, где он сейчас.
Можете представить мое состояние, когда ночью ко мне прибежала взъерошенная Липочка и заверещала, что все пропало. Москвич проник в школьный подвал и вскрыл контейнер с дарами. Это был крах. Мало того, что ОГПУ получило полное представление об афере под названием «Великий Механизмус», так теперь, в довершение бед, чекисты могли беспрепятственно пройти по всей протянутой Гором цепочке и в итоге взять его самого.
Мне было не до сантиментов, я пребольно сдавила Липочкины худосочные плечики и потребовала признания: кто выдал москвичу нашу главную тайну? Липочка хлюпала носом, я с головы до пят вымокла от ее слез и выслушала бесконечные потоки бестолковых жалоб, но все же докопалась до сути. Москвич обладал навыками животного магнетизма, описанного еще Месмером. Это и позволило ему выудить из Липочки все, что его интересовало, а она, погруженная в транс, ничего не заметила.
Осознав, что все произошло по ее дурости, она зашлась в таком неистовом плаче, что вынудила меня отвесить ей хорошую затрещину. Вытье было совершенно не к месту, отвлекало и бесило. Едва Липочка подуспокоилась, я приказала ей бежать к брату Шпинделю и брату Маховику, разбудить их и привести сюда. Требовалось покинуть хутор со всей возможной поспешностью, но я не хотела уходить в одиночку. В лесах, кишевших дикими зверями, присутствие эскортеров виделось отнюдь не блажью.
Липочка вымелась из избы, а я приступила к сборам. Сложила в холщовую суму предметы первой необходимости: мыло, смену белья, нож, дамский пистолетик (запаслась им еще в войну), две сотни целковых, которые отстегнул мне как-то Гор в приливе щедрости. Запихнула туда же головку домашнего сыра, пять вареных картофелин, шмат сала и флягу с водой – на день-два хватит, а после что-нибудь раздобудем.
Я сняла с рясы лишние финтифлюшки, которые только затрудняли ход, максимально ее облегчила, перетянула веревочной перевязью и с сумой на плечах, как забайкальский бродяга, вышла из избы. У калитки столбенела высокая фигура. Надо полагать, брат Маховик – он у меня в сажень ростом, всем верзилам верзила. Я позвала его, но ответа не последовало.
Во дворе было темным-темно. Я достала из-под рясы электрический фонарик и собиралась включить его, но услышала голос, пригвоздивший меня к месту:
– Сударыня, не р-рекомендую вам зажигать свет. Стойте, где стоите, и не делайте р-резких движений.
Москвич! Он застал меня врасплох и, что еще невероятнее, распознал во мне женщину. Впрочем, чему я удивляюсь? Под гипнозом с Липочкиного языка наверняка слетело столько кулуарных подробностей, что хоть порнографический роман пиши. Я ощутила прилив обжигающей волны и потянулась к спрятанному в суме пистолету, но москвич уловил это поползновение:
– Не надо ничего доставать. Я вижу вас прекрасно и обезврежу р-раньше, чем вы успеете что-нибудь сделать. – Я опустила руку и заслужила одобрение: – Вот так-то! А теперь пройдемте со мной. У меня к вам уйма вопросов, но задать их я бы предпочел не здесь.
Он говорил почти шепотом, чтобы не перебудить хуторян. Но я была заинтересована как раз в обратном, поэтому ответила как можно громче:
– Вы кто такой и по какому праву вторгаетесь, как тать, в ночной тиши? Что за наветы мечете лукаво в трепещущий бутон моей души?
Он сплюнул.
– Откуда вы набрались этой пошлятины? Такого даже Надсон себе не позволял, а уж худшего графомана свет не видывал…
Мне и самой сделалось стыдно. Забыла, кто передо мной, сдуру взяла выспренний тон. И потом – какие, в зад собачий, стихи?!
– Вот именно! – подхватил он, словно в довесок ко всем своим талантам обладал еще и телепатическими способностями. – Давайте лучше прозой. Выпендриваться будете перед своими фетишистами… если еще доведется.