Он не видел, как за зеркальным барьером шлема я скривил губы. Меня коробило его неестественно-манерное словоблудие. «Предпринять устранение» – а? Пижон! И как он сразу открестился от ответственности! Нет, дружок, предпринимать придется не мне, а нам совместно. Раз ты выбрал меня своим повелителем, изволь идти до конца.
Вынесение смертного приговора Вадиму Сергеевичу далось нелегко. Как уже было упомянуто выше, от смертоубийств меня тошнит. Ненавижу их. Что? Вы напоминаете мне о бродяге, убитом в лесу? Начнем с того, что убил его Ермолай, я не успел остановить расправу. Ермолай горяч, часто делает что-то, не подумав. И бродяга сам полез на рожон – он мог видеть, как мы заталкиваем «Альбатрос» в ангар. То есть тогда был резон. И кто бы пожалел ни на что не годного пьянчугу? А тут на казнь обрекалась личность необыкновенная, единственная в своем роде. Я был хорошо наслышан о диапазоне его зрения и слуха, а также о том, что он умеет производить в уме вычисления быстрее счетной машины. Вот кого я с удовольствием задействовал бы в своей команде! И даже, не при Антоне Матвеевиче будет произнесено, назначил бы своей правой рукой. Такие люди мне нужны. Но у Вадима Сергеевича, как ни жаль, есть существенный недостаток – он слишком предан Главполитуправлению. Его не купить, не запугать, не умаслить. Он не поверит в земной рай, он верит только уставам и инструкциям. А значит, игра не стоит свеч – проще покончить с ним раз и навсегда.
Антон Матвеевич расценил мое затянувшееся молчание как одобрение и стал вдохновенно развивать свою идею:
– О! Я не предвижу сложностей, хоть он и изворотлив… Вы же не будете совершать ликвидацию в людном месте, правда? А заманить его в лес – задача элементарнейшая, он по натуре авантюрист…
«Пой, ласточка, пой! – хотелось сказать мне. – Ликвидацию буду продумывать я, и она должна быть безупречна».
– Ступайте, Антон Матвеевич. И пускай вогулы поторопятся. Восточный участок в седьмом секторе надо удлинить на двадцать метров. Даю вам… вместе с ними… три дня.
– Двадцать метров за три дня? Помилосердствуйте!
– Хорошо, четыре. А я тем временем постараюсь решить проблему с Арсеньевым. Всех благ.
Он вышел из пещеры, я проводил его и, стоя среди высоких трав, называемых в простонародье будыльником, смотрел, как он уходит в пролесок.
Пора возвращаться в основные покои моего дворца, но что-то тревожило меня. Я прислушался и уловил восклицание, донесшееся оттуда, куда удалился Антон Матвеевич. Без причины он не стал бы поступать так неосторожно.
Первым моим порывом было спрятаться в пещере. Но я поступил от обратного – вышел наружу. Приподнявшись и вытянув шею, насколько мне позволяло мое облачение, начал всматриваться в зеленую лесную гущу. И увидел такое, что заставило меня мгновенно отскочить и растянуться на животе. Высокий будыльник скрыл меня.
Промедли я буквально миг, и довелось бы ввязаться в схватку с непредсказуемым финалом. Из пролеска вышел с воздетыми руками Антон Матвеевич, а за ним широко вышагивал московский особист, держа перед собой ручной пулемет. Знатный трофей ему достался! Партию этих пулеметов мне прислали в обход проверок и кордонов из Европы, организовать это было крайне сложно. Два из них я передал Лизе – для ее охранников. Теперь грозное оружие перекочевало к врагу. Досадно!
Ах, Вадим Сергеевич, ах, бестия! Провел и меня, и всю мою свиту. После внезапной атаки на хутор, о которой мне рассказала Лиза, он не стал почивать на лаврах. Но здесь-то как появился? Никто из сектантов не знал о входах в подземелье. Вогулы? Поиски Золотой Старухи для них – занятие сакральное, они и под страхом смерти не разгласили бы подробностей. Единственный из русских, с кем они откровенничают, – Антон Матвеевич, он для них полубог.
Ну-ка! Не удастся ли понять что-нибудь из обрывков разговора?
Вадим Сергеевич вел своего подконвойного под прицелом прямо к пещере, которую я только что покинул. Мой доблестный сподвижник, пугливо озираясь, по-сорочьи стрекотал:
– Это недоразумение! Я – ученый, меня знают в Перми, в Свердловске, в Тюмени… Документы у меня в порядке… Почему вы решили, что я в чем-то замешан?
– Книжечку твою записную просмотрел, – отозвался Вадим Сергеевич и поправил наброшенный на шею ремень, на котором держался тяжелый пулемет. – Помнишь, как мы на железной дороге в аварию попали? Ты тогда строчил что-то, а буквы невидимыми становились. Я подметил это, когда в тамбур вышел… Для р-рядового этнографа слишком таинственно ты себя вел. А книжица потом из вагона на р-рельсы выпала, я ее подобрал. А ты спохватился, да поздно.
– Вы ее п-под-добрали? – протренькал Антон Матвеевич, как пустое ведро. – А я искал, искал… О! Но как вам удалось что-то прочесть? Рецепт этих чернил известен только мне. Даже опасений не возникло, что кто-то сможет обнаружить мои записи, если книжка попадет в чужие руки…