Ведьмы из Варбойс. Хроники судебного процесса

Порой ее голову поднимало и держало так, пока вослед не вытягивало тело, ставя ее почти вертикально, при этом так жестко, что согнуть ее было никому невозможно. В таком припадке она хотела, чтобы ее голову сжимали, поскольку в противном случае, говорила, та расколется на части. Всегда просила ее держать, как чувствовала начало припадка. А когда вздымалась со своим животом, то дыхание у нее задерживалось до тех пор, пока она не достигала предельной высоты и, издав глубокий стон, внезапно опять валилась на стул. Чуть ли не всю ту неделю она пребывала в этой постоянной опасности и ежечасно старалась удержать жизнь, готовая с ней распрощаться.

Но в ту субботу весь день и особенно ночью она подверглась самому большому риску, чем когда-либо, так что родители и те, кто желал ей добра, думали, что она никогда уже не увидит солнечного света: настолько опасными были затруднения и столь много случилось острых приступов в ту ночь. Но Богу было угодно уже под утро дать ей некоторое облегчение, что стало доброй надеждой и утешением для родителей и друзей, опасавшихся за ее жизнь, поскольку она сама и ее сестры говорили прежде в припадках, что Нэн Сэмуэл поручила духу убить ее на этой неделе, как она поступила с леди Кромвель, но Бог не позволил ему.

Тем не менее, при всех этих обострениях совершенно точно, что всю неделю она, как и предсказывал дух, контролировала свои чувства без каких-либо ограничений, могла различать предметы, могла ответить на любой вопрос, когда бы ни спросили (кроме как когда у нее останавливалось дыхание, и в то время, когда она пребывала будто в беспамятстве), хотя потом на вопрос, что она тогда слышала, отвечала, что слышала всегда, но не могла говорить из-за остановившегося дыхания. И было замечено на этой неделе, что ей никак не смириться с близостью Нэн Сэмуэл, даже когда та только оказывалась в поле зрения или даже просто называлось ее имя. На вопрос о причинах этого она сказала, что не знает. Казалось, что был в этом какой-то секрет, потому что всякий раз, чем дольше они были рядом, тем более решительно вела себя девочка и мучилась более тяжко.

Когда прошла неделя и снова настало утро понедельника, она сказала, что чувствует себя относительно хорошо, и весь тот день у нее совсем не было припадков. Призналась только, что у нее болит все тело и ноги, будто она была избита. Последующую неделю она чувствовала себя относительно хорошо, но все же не без множества припадков и сильных болей в ногах, особенно ночью, поскольку им было свойственно обостряться именно ночью.

* * *

После этого, в понедельник, который был 19 марта [1593 г.], незадолго до ужина с мисс Джоан случился припадок. Когда ужин окончился, к ней опять явился Смак, которому она сказала: «Я верю, что Бог однажды воздаст за меня тебе и всей твоей компашке за то, что наказывали меня и моих сестер!» «Зачем, – спросил он, – ты претерпевала неделю мучений?» «Не твое дело!» – ответила она. «Я же говорил, – отозвался он, – что не смогу помочь, если только ты не отправишься в какой-нибудь другой дружественный дом».

«Поди вон и делай что угодно, по твоей воле я шага за дверь не сделаю. Я знаю, ты убил бы меня, если б мог, и сделаешь все, чтобы лишить жизни меня и моих сестер, но верю, что БОГ не позволит тебе. А если позволит, я буду совершенно удовлетворена, потому что лучше умереть, чем жить с этой постоянной болью, и быть не способной ни стоять, ни ходить».

Обменялись они и многими другими подобными речами. Затем она сказала: «Ты часто говоришь, что я должна оцарапать эту молодую ведьму накануне заседания Выездного суда, скажи теперь, когда это случится? Я охотно оцарапала бы ее. Последнее время я терпеть ее не могу, независимо от чего бы то ни было. Полагаю, это Бог возвел мое сердце против нее. Я есть не могу, если она где-то рядом. Мой желудок совершенно не может с этим справиться. И я таки не могу понять, почему. Скажи мне, в который день я оцарапаю ее?»

Тот ответил, что она должна поцарапать ее за два или три дня до заседания Выездного суда.

«Скажи, в который день это случится? – спросила она. – Пусть даже я никогда не поверю тебе».

Тот ответил, что это случится в понедельник перед заседанием Выездного суда, которое состоится в тот же день через две недели.

«Хорошо, – сказала она, – посмотрим, что будет. Я сохраню для нее свои ногти нечищеными и оцарапаю ее и за себя, и за мою тетю Пикеринг» (эта ее тетя была женой господина Джона Пикеринга из Эллингтона[48] в графстве Хантингдон и одной из двенадцати, кто был околдован, претерпевая множество тяжелых мучений с болями и онемением в ногах, так что не могла ходить).

«Хорошо, – сказала мисс Джоан, – Я точно оцарапаю ее когда бы то ни было. И пусть весь мир узнает, что она ведьма».

Потом Смак сказал: «Ошибаются те, кто думают о ней иначе. Я докажу это».

«Докажешь?! Как?» – переспросила она.

«Заставив тебя оцарапать ее».

«Ты заставишь меня?! – возмутилась мисс Джоан. – А если я не буду царапать ее?»

«Но ты поцарапаешь ее», – сказал он.