Ведьмы поместья Муншайн

За последний час Квини приняла шесть таблеток от изжоги. А Мирабель умерла шестьдесят шесть лет назад.

Квини вспоминает те последние дни, когда умирала Мирабель. Она заранее составила для девочек гримуар. Зная, что после смерти больше некому будет отвечать на их вопросы и образовывать их в магии, Мирабель сделала так, чтобы гримуар стал ее голосом, вещающим из могилы.

В книге этой содержались инструкции по чтению заклинаний, по изготовлению магических талисманов и амулетов, всевозможных эликсиров и снадобий, а также способы общения с божествами и демонами.

Квини до сих пор отчетливо помнит, как все время находилась возле постели Мирабель в комнате, которая потом стала ее. Старая женщина сидела, откинувшись на подушки, такая хрупкая, слабая, а на коленях у нее лежала огромная тяжелая книга в кожаном переплете. Мирабель тратила последние остатки сил, расстегивая ремешки и открывая книгу за один из кованых латунных уголков.

Несколько десятков страниц оставались пустыми – их предстояло заполнить девочкам, когда они войдут в силу, познают свою истину и создадут свою магию, чтобы передать ее будущим поколениям. Сейчас Мирабель открыла самую последнюю страницу и поманила Квини крючковатым пальцем. Голос ее звучал надтреснуто, как у старой пластинки.

– Видишь? – сказала она, указывая на заклинания. Корявый почерк свидетельствовал о муках, через которые пришлось пройти старой женщине, записывая их. – В этой книге есть всего два заклинания, которыми никогда нельзя пользоваться. Вот они.

– И зачем тогда их было включать? – проворчала Квини. Она так сильно переживала из-за ухудшения состояния Мирабель, что в последние пару месяцев стала дерганой.

И Мирабель со вздохом ответила:

– Увы, Квини, у тебя такой характер – ты никогда не просишь о помощи и не принимаешь ее от других. Твоя самодостаточность – твоя вторая самая большая слабость, но и сила одновременно.

Ответив вздохом на вздох, Квини тем не менее улыбнулась:

– В чем же тогда состоят мои самые главные сила и слабость?

– Ты готова на все ради тех, кого любишь.

Старуха подняла на Квини свои слезящиеся зеленые глаза, привычно ожидая, что та снова заартачится, начнет возражать, но Квини и не собиралась этого делать. Тут не с чем было спорить, особенно теперь. Квини готова была отдать жизнь за Мирабель, зная, что более всего девочки нуждаются именно в ней.

Удостоверившись, что Квини, будучи великой спорщицей, все же не слепа в отношении того, кем является на самом деле, Мирабель продолжила:

– В жизни может наступить такой момент, когда ты впадешь в отчаяние, растеряешься и не найдешь другого выхода, кроме как совершить немыслимое. Или твоя любовь к кому-то будет столь велика, что ты будешь готова нарушить любые границы.

Квини сразу подумала, что тут и ждать нечего: наблюдая, как угасает Мирабель, именно таким мыслям она и была подвержена.

– Даже не смей, – сказала Мирабель. Она всегда понимала Квини как никто другой.

Слова Мирабель оказались пророческими. Любовь сестер к Руби была столь велика, что они уже были готовы переступить черту и использовать запрещенное заклинание. А за этим решением последовала целая цепь самых непредвиденных событий.

Уже почти шесть, и Квини испытывает ужас, зная, что у нее нет никакого альтернативного плана, который можно было бы предложить Харону. Он придет, чтобы забрать хекканский [74] жезл Исиды, но у Квини его нет, как нет и равноценной замены. Остается только молить о пощаде, чтобы ей дали дополнительное время. Темный колдун страшен, но, говорят, справедлив. Сдерживающий свое слово вправе ожидать того же от тех, с кем он заключает сделку.

Что такого ужасного может случиться? – гадает Квини.

Но она не успевает с этим разобраться, потому что свет на потолке начинает мигать, а затем гаснет. Тьма сгущается в самой себе подобно магниту, притягивающему миллионы черных металлических стружек. Чернильно-темный воздух становится плотным словно сироп, забиваясь в рот и нос Квини, и она начинает задыхаться, паниковать, чувствуя, как тьма закладывает уши, просачивается в самую ее душу. Эта клаустрофобия становится все более невыносимой, по мере того как тьма из жидкого состояния преобразуется в твердое, давит на Киви, словно вокруг нее смыкаются пещерные стены.

А потом тьма заговорила с нею:

– Квини…

Голос этот, произносящий ее имя, похож на змеиное шипение.

Квини слышала, что Харон может принимать форму змеи с раздвоенным жалом. При этом никто не знает, как он выглядит на самом деле. Известно лишь, что он проявляет себя во тьме, и, возможно, он и есть тьма.

Страх звенит в Квини словно колокол, звенит одной протяжной нотой, уходящей в вечность. Никогда прежде Квини не чувствовала себя такой беззащитной.

Тяжело сглотнув, она чувствует, как язык прилип к небу:

– Харон.