Ведьмы поместья Муншайн

Квини ждет, когда паромщик снова заговорит с нею, но он молчит. В лаборатории стоит гробовая тишина. Такого никогда прежде не было, ведь подвал является частью особняка, а значит, и продолжением сестринства. Так же как и его обитательницы, дом обычно выражает свои эмоции, глухо стеная или издавая театральные вздохи. Он может бормотать во сне, сетовать и жаловаться, как болят его старые косточки – все эти трубы, что давно перестали исправно работать. Дом чихает, хрипит, кряхтит и гудит и уж точно не сдерживается в выражении чувств.

Тишина разрастается как черная дыра, заглатывая все вокруг себя. Такое ощущение, что подвал отделился от дома, и теперь Квини с ее лабораторией сносит вниз по течению реки Стикс – это паромщик Харон перевозит ее из мира живых в царство Аида.

Стоило Квини подумать об этом, как она почувствовала на языке какой-то холодный предмет. Давясь, Квини выплевывает его в руку. Это что-то круглое, металлическое, холодное, как лед. Пальцы ее немеют, и она вдруг понимает, что это монета – плата за перевоз мертвого тела в потусторонний мир.

– Значит, у тебя нет того, что ты мне обещала. – Голос материализуется отовсюду и ниоткуда одновременно, так что трудно понять, где находится говорящий.

Квини медленно поворачивается, стараясь оказаться лицом к Харону.

– Возникли некоторые осложнения, – говорит она дрожащим голосом. – Я полагала, что к сегодняшнему дню смогу достать этот предмет, но не получилось. Обещаю, что скоро он будет у меня, – с отчаянием прибавляет она.

– Скоро? – насмешливо переспрашивает паромщик.

– Да, обещаю. Просто дай мне еще несколько дней. – У Квини дрожат поджилки, сердце бешено стучит, словно кто-то подгоняет его, щелкая хлыстом. Голова легкая, словно сознание парит само по себе, покинув тело.

– Ты должна быть наказана.

Квини болезненно морщится и тяжело сглатывает:

– Да, понимаю.

Неужели все? Сейчас он убьет ее.

И вдруг издалека, за много-много галактик отсюда, кто-то зовет Квини. Она не сразу понимает, что происходит. О, это же голос Персефоны. Девочка спускается по лестнице в подвал и все время повторяет ее имя.

Квини холодеет. Нет. Нет. Нет. Нет.

Тьма улыбается, Квини даже ощущает, как губы говорящего смыкаются вокруг нее.

– Эта девочка… – говорит голос.

– Нет, – вырывается у Квини. Она оказалась даже слишком резка, чем может сейчас себе позволить.

Квини представляет Персефону с ее детским личиком, с закрученными в штопор кудряшками – потерянный ребенок, старающийся понравиться старым ведьмам. Квини не знает почему, но с самого первого мгновения, когда Персефона появилась на пороге их дома, чтобы бороться за них, она запала в сердце Квини.

Квини старается говорить мягче, она умоляет:

– Только не эта девочка. Назови свою цену. Я готова отдать все, что угодно, кроме этой девочки.

Но разве можно спорить со тьмой?

– Это и есть мое наказание. Времени у тебя до полуночи в канун Всех Святых, ты должна отдать мне жезл. Но если ты не сдержишь обещание, я заберу девочку.

Раздается щелчок, и на запястье Квини защелкивается пульсирующий пурпурный браслет из горячего света.

– У тебя в запасе сто один час, – говорит Харон. – А браслет будет служить тебе постоянным напоминанием о том, что время истекает.

36

Среда, 27 октября Вечер, остался сто один час

– Квини, – зовет Персефона. – Вы здесь?

Лестница тут совсем узкая, ступени крутые, и Персефона с трудом находит опору под ногами, чувствуя себя воздушным шариком, который вот-вот улетит. Она привыкла к нормальному освещению, но в подвале используются ртутные лампы, которые неуверенно мерцают и трещат.

– Квини! – снова зовет Персефона.

Под ногами поскуливает Рут Бейдер Гинзбург, словно хочет убраться отсюда поскорее. Вероятно, собака все еще нервничает, наслушавшись звона разбиваемой о стену посуды в комнате гнева.

Персефона уже жалеет, что решила спуститься сюда одна. Отведя душу в комнате гнева, она попрощалась с Иезавель, сказав, что провожать ее не надо. Выйдя на улицу, она увидела дверь в подвал и решила навестить Квини, если, конечно, та уже вернулась со своей важной встречи.

Персефону слегка пошатывает. Метание предметов о стену лишило ее сил. Похоже, весь последний год она держалась исключительно на праведном гневе, а теперь, избавившись от него, Персефона подобна надувной фигурке возле автосалона, что приходит в движение исключительно под напором ветра.

Когда они наконец спустились, Рут Бейдер Гинзбург начинает скулить, и девочка подхватывает ее на руки и тянется к двери, чтобы постучать. От соприкосновения с дверью костяшки ее пальцев мгновенно леденеют, из подвала слышатся какие-то голоса. Персефона прикладывает ухо к двери: первый говорящий точно Квини, голос ее собеседника доносится откуда-то издалека, и вообще он какой-то странный, словно это смесь кота со змеей, а еще похожие звуки издает проколотое колесо, из которого медленно выходит воздух. В любом случае, от этого шипения руки девочки покрываются мурашками. Она уже собирается уйти, как вдруг дверь распахивается.