Читаем Ведьмы. Салем, 1692 полностью

Догма, крестовый поход против зла и экстатическое желание правосудия соединились не только в Салеме, но и во всем так называемом «параноидальном стиле американской политики»[189]. Когда Ричард Хофштадтер описывал «горячечное преувеличение, подозрительность и фантазии о заговорах» – признаки национальной хандры, иногда на нас нападающей, – он вполне мог иметь в виду округ Эссекс 1692 года [31]. Этот апокалиптический, абсолютистский нерв все еще бьется в наших головах. Английские официальные лица в Массачусетсе не принимали во внимание нелепые папистские разговоры. «Вы не найдете двух римских католиков отсюда и до Нью-Йорка», – посмеивался один взятый под стражу советник Андроса в 1689 году; что до остальных планов против Новой Англии, то они не имеют отношения к действительности, «фальшивы и до странности глупы» [32]. Но они вполне могли быть реальными. Нас регулярно приносят в жертву врагам-язычникам: в неспокойные времена мы по понятным причинам выискиваем предателей, террористов, секретных агентов. Хотя это происходит в нашем воображении, дела иногда творятся совсем не воображаемые. Немного паранойи даже не повредит, хотя, бывает, вы ожидаете дождь с градом – и он тут же проливается вам на голову.

Большое количество американцев делают то же ошеломительное открытие, какое сделал когда-то Фрэнсис Дейн: у них есть родственники-ведьмы. Американские президенты являются потомками Джорджа Джейкобса, Сюзанны Мартин и Джона Проктера [33]. Натан Хейл[190] был внуком Джона Хейла. Израэль Патнэм[191] – тот, что говорил своим войскам: «Не стреляйте, пока не увидите белки их глаз», – был сыном Джона Патнэма. Оливер Уэнделл Холмс[192] и Луиза Мэй Олкотт[193] ведут свой род от Сэмюэла Сьюэлла, Клара Бартон[194] – от Тауни, Уолт Дисней – от Берроуза. (Кстати, колониальный издатель, основавший Американское антикварное общество, где сегодня хранятся бумаги Коттона Мэзера, тоже был потомком Берроуза.) К семейству Нёрс принадлежала известная комедийная актриса Люсиль Болл[195], которая давала показания следователю из Комитета по антиамериканской деятельности. (Да, она была зарегистрирована в списках для голосования как член Коммунистической партии. Нет, она не была коммунисткой. В 1953 году в защиту жены выступил ее муж. «Единственное, что есть в Люси красного, – ее волосы, – заявил Дези Арназ, – и даже это не разрешено».)

Никому не удалось переработать токсичный выброс 1692 года так творчески, как Натаниэлю Готорну, которого всю жизнь грызла вина его прадеда[196]. Готорн искупил этот самый пуританский из всех грехов – он создал целую полку прекрасной литературы, зябкой и сумеречной, колышущейся где-то на грани между проповедью и притчей. Другие уже помещали Салем на литературную карту до его «Молодого Брауна», «Алой буквы» или бестселлера 1851 года – «Дома о семи фронтонах», но именно Готорн доказал, что эта территория до сих пор радиоактивна. Вина и жажда обвинений буйно разрасталась на ней, привлекая к себе писателей от Уолта Уитмена до Джона Апдайка. Артур Миллер читал судебные документы под сенью маккартизма. Он обнаружил, как и сама Новая Англия, что события сначала нужно впитать, а только потом уже воздвигать им памятники. «Суровое испытание» не имело успеха в 1953 году [35]. Только выйдя за пределы заголовков и возмужав до аллегории, пьеса нашла свою аудиторию. Сегодня пуритане приходят к большинству из нас со страниц «Алой буквы» и «Сурового испытания», и мы читаем эти произведения, что вполне разумно, будучи подростками.

В то время как генерал Вашингтон председательствовал на Конституционном Конвенте 10 июля 1787 года, толпа напала на старую женщину на улице Филадельфии. Обвиняя ее в колдовстве, они швыряли в нее самые разные предметы – якобы она наложила на ребенка смертельное заклятие. Несколько недель назад кто-то порезал ей лоб «по древней и незапамятной традиции», как написали об этом в газете, – в точности как салемский гость, пытавшийся зарезать Бриджет Бишоп [36]. Эта старая женщина умерла от полученных ран. Можно было сколько угодно причислять ведьм к привидениям и феям, как отмечалось в филадельфийской прессе, однако избавиться от предрассудков оказалось гораздо труднее. На Аляске с эпидемией колдовства боролись в конце XIX века. В 1908 году в Пенсильвании женщину посадили в тюрьму за наведение чар на корову. Спорадические атаки продолжаются и сегодня, хотя от современной американской ведьмы исходит больше опасности, чем угрозы, она скорее будет излучать жаркую сексуальность, чем ошпарит вас убийственным словом. Произошла какая-то поразительная подмена: уверенные в себе, рано созревшие ведьмы-подростки – новые истребительницы вампиров – заняли место пораженных колдовством девочек XVII века.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза