Читаем Ведьмы. Салем, 1692 полностью

В тот весенний понедельник перед Хэторном предстали две самых его боевых подозреваемых. Когда девочки описали кошек Доркас Хоар, книжку и черного человека, шептавшего ей на ухо, она взорвалась: «Ах вы лгуньи! Господь запечатает рот лжецам». Хэторн отчитал ее: «Ты не должна так говорить в суде». Хоар осталась непреклонна: «Я буду говорить правду, пока живу». Хэторн осудил ее «необычайную наглость», которая побледнела на фоне выступления Сюзанны Мартин, вдовы кузнеца [56]. Миниатюрная семидесятиоднолетняя женщина из Эймсбери не могла всерьез воспринимать эти слушания. Ее уже однажды, много лет назад, обвиняли в колдовстве. Тогда ее муж подал в суд за клевету и выиграл, хотя обвинения продолжались. Говорили, что Мартин с помощью колдовства довела одну женщину до безумия и убила младенца, который родился чертенком. Из более тривиальных поступков: она обвинила одного мужчину в воровстве и открыто спорила со своими детьми. Она рисковала своим местом в молельне. Сюзанна Мартин дважды была лишена наследства – сначала мачехой, потом мужем племянницы, судилась, но безуспешно. Восемь обвинительниц забились в лютых пароксизмах, когда Мартин подошла к барьеру 2 мая, но Энн Патнэм все же исхитрилась и бросила в нее перчатку. Старушка рассмеялась. «Что?! – задохнулся Хэторн. – Тебе смешно?» – «Ну нельзя же не смеяться над этой дурью», – пожала она плечами. Хэторн нахмурил брови: «Дурь? Страдания этих людей?» – «Я никому не причиняла страданий», – ответила Мартин, и Мерси Льюис повалилась на пол к ее ногам.

Это вызвало у Мартин, собранной и уверенной в себе, новый приступ смеха. «Ты что, не считаешь, что они заколдованы?» – спросил Хэторн. «Нет, не считаю», – был ответ [57]. Судья потребовал от женщины более внятного объяснения. Возможно, они сами занимаются черной магией, предположила обвиняемая. Он помнит ведьму из Эндора? Она тоже притворялась святой – дьявол ведь может принять какую угодно форму. Язвительность Мартин вызвала в зале еще больше волнения и улюлюканий. «Ты сегодня долго добиралась до суда, ночами у тебя быстрее получается», – поддела ее горничная Патнэмов. «Нет, дорогуша», – сказала старая женщина, подпуская в процесс редкую нотку сарказма. Если они собираются бросать в нее перчатки, то она будет метать в них слова. «Ты не сочувствуешь пораженным?» – поинтересовался Хэторн. «Нет», – сказала она. Считалось, что, если ведьма дотронется до своей жертвы, ее чары ударят в нее же, как электрический разряд. Судьи велели пораженным подойти к Мартин. Четверо повиновались, а Джон Индеец поклялся, что убьет колдунью. И тут же, отброшенный ее недюжинной силой, рухнул на пол.

Вся община уверена в твоей виновности, сообщил ей Хэторн. «Пусть верят во что хотят», – фыркнула она. Ей зачитали длинный список необъяснимых до этого времени[55] происшествий. Мартин не только заколдовывала коров и топила быков, но и сама превращалась в черного кабана. А восемнадцать лет назад она как-то прошла несколько миль пешком в самую слякотную пору и даже не запачкала обуви (как ей это удалось, волновался обвинитель. Она должна быть по колено в грязи после такой прогулки! Пожилая дама объяснила это прозаически: она просто не любит мокнуть и пачкаться. Быстрые перемещения в пространстве – особенно если казались похожими на перелеты – вызывали подозрение. Так двигались индейцы. Преступление Сюзанны Мартин было хуже: тяжелые промокшие юбки сковывали женщин, она же спокойно выпуталась из своих). Одной ясной лунной ночью она сделалась огненным шаром. Превратила собаку в бочонок. Это она – обернувшись кошкой – впрыгнула к мужчине в окно и душила его в кровати. Больше, чем кто-либо другой, старушка вынуждала мужчин признаваться, что они до смерти напуганы – в поле, в лесу, ночью в собственных постелях. Она правда уверена, что девочки притворяются? – уколол Мартин Хэторн. Она не может сказать наверняка. Но она так думает? «Я не смею лгать, даже во спасение своей жизни», – сказала женщина, снова признав, что конкретно, по слухам, на этот момент стояло на кону. К такому же выводу пришел и кое-кто еще: впервые на этой неделе констеблям не удалось поймать подозреваемого. В понедельник салемский торговец Филип Инглиш буквально испарился. Будучи зажиточным человеком, он сумеет целый месяц провести в бегах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза