Ведьмы. Салем, 1692

Хотя считалось, что женщины больше восприимчивы к колдовству из-за более слабой воли, убедительных доказательств этому не имелось. На каждого Джайлса Кори, не послушавшего жену и переседлавшего своего коня, находилась обворожительная Мэри Уоррен, которая выигрывала в споре с хозяином насчет того, могла ли она посетить слушание дела о колдовстве. Прирожденные кудесницы, женщины превращали молоко в сыр, а нить – в кружево. Могли сотворить пудинг из мха. Управляли тавернами, помогали в работе мужьям, торговались с ремесленниками. Давали советы мужьям по земельным сделкам и представляли их в суде. Бостонский судья Сэмюэл Сьюэлл доверил управление хозяйством жене, которая, по его мнению, «лучше, чем я, соображает в таких делах» [50]. Женщины подавали иски на своих отцов, братьев, пасынков, оспаривая право на недвижимость. В стране, где физической работе не было конца, а рабочей силы не хватало, они могли не сомневаться в собственной ценности: отсутствующие, больные или сидящие в тюрьме женщины дорого стоили хозяйству. Матери возносили молитвы, когда отцы были слишком заняты для этого: Мэзер даже указал на библейский прецедент. Пока группа мужчин из Ипсвича подавала петицию на право построить молельню, их жены возвели ее самостоятельно.

Как всегда, общество оказалось наиболее эластичным в период нестабильности. Во время войны короля Филипа, когда индейцы истребляли целые города, женщины соорудили бастионы вдоль реки для защиты Бостона от вторжения. В 1690 году Бостон позволил тридцати прекрасным дамам пилить лес и производить калийные соли. В тот год почти половина всех трактиров в городе управлялась женщинами. Во время одного налета в 1692 году женщины из гарнизона Уэллса, штат Мэн, ударили по врагу. Другие напали на охрану, после чего избили, обезглавили и расчленили тела двух связанных пленных вабанаки. Некая смышленая горничная из Дорчестера спрятала детей под медными тазами, когда однажды в июльское воскресенье у нее на пороге возник индеец, а потом швырнула ему в лицо полную лопату раскаленных углей. Ханна Дастин томагавком зарубила своих похитителей-индейцев, после того как они у нее на глазах убили ее новорожденное дитя. Прежде чем бежать, она сняла с них скальп – по крайней мере, так утверждал Коттон Мэзер [51]. «Рассказы пленников» славили этих опасных женщин и их бесстрашные деяния [52]. В пору ужасного опустошения они взяли на себя роль истребительниц драконов.

Хотя пасторы и не часто обращались к роли матери, они все же внимательно следили за женской добродетелью. И у них имелись для этого веские причины: большинство любой паствы составляли дамы. 20 % паствы Мэзера приходилось на вдов. Ни одна пуританка не страдала от нехватки поводов для самобичевания, однако есть основания полагать, что женщины считали свою веру более суровой к ним, чем мужчины, даже если и не всегда выставляли это напоказ, как Бетти Сьюэлл. Именно женщина обычно настолько убеждена в собственной греховности, что готова утопиться в луже, именно женщина переживает, что согрешила против Святого Духа, именно женщина боится, что пребывает «в более плачевном состоянии, чем любая жаба» [53]. Она воспринимала религию очень лично. «Меня поражает, что такое молодое существо, как я, всего двадцати лет от роду, может нести в себе столько греха и вины», – обличала себя одна особа в 1727 году. Мужчины винили свои грехи в разрушении своих душ. Женщины винили свои души, то есть, можно сказать, самих себя. Преподобный Тэчер в ужасе отмечал, что его супруга была «готова обвинить себя во всех смертных грехах» за то, что во время беременности споткнулась о стул[54]. А одна девочка семи лет не могла есть из страха быть проклятой.