Ведьмы. Салем, 1692

Дочь Мэзера была далеко не единственной, кто воспитывался в чужой семье. Ни Мерси Льюис, осиротевшая служанка Патнэмов, ни Мэри Уоррен, осиротевшая служанка Проктеров, склонная к драматизации, не имели дома. Из самых первых обвинительниц у себя дома жили только Энн Патнэм и Бетти Пэррис. По причинам, понятным в то время, но с тех пор так и не нашедшим адекватного объяснения, треть детей в Новой Англии проживали вне своих семей – обычно в качестве слуг или учеников, нередко уже с шести лет (у слуг не было контрактов, ученики чаще всего работали по семь лет). В итоге в большинстве семейств жило по нескольку неродственных юных душ. Мальчики обучались торговле, девочки – тому, что преподносилось как «искусство, ремесло и секреты домашнего хозяйства» [35]. Всех отправляли на воспитание к взрослым, но не к родителям: считалось, что вне дома набираешься большего ума-разума. Детей «отдавали на обучение» в самые разные слои социального спектра [36]. Предприимчивый муж Ребекки Нёрс, например, начинал слугой, как многие будущие пасторы и минимум один судья по процессу о колдовстве. Часто молодое поколение оказывалось в не более привилегированных семьях, чем собственные. Некоторые покидали отчий дом в слезах (один из сыновей Сьюэлла упал в обморок при одном только упоминании о такой перспективе). В суррогатной семье действовали другие порядки, предъявлялись другие требования. Отделение от дома ощущалось – или, возможно, призвано было ощущаться – как подготовка к более травматичному опыту в будущем. На худой конец, устройство на обучение дисциплинировало молодую поросль в самую пылкую, горячую, дурманящую, откровенно бунтарскую, дьявольски трудную пору жизни. «Переходный возраст, – по мнению одного ученого, – это первый опыт безумия чувств» [37].

Отдавать детей в обучение означало подвергать их новым опасностям. Девочки-служанки отбивались от потных рук и нежеланных объятий озабоченных свинопасов, от мужчин в доме и гостей дома – иногда в ужасающе раннем возрасте. Изолированные, наполовину осиротевшие, они редко имели возможность просить защиты у тех, кто умел обращаться с вилами или молиться за них на заре. Дочки одного салемского магистрата (старшей было шесть) два года подвергались сексуальному насилию со стороны своего хозяина. Когда же их перевели в дом к некоему уважаемому члену церкви, насилие продолжалось, пока старшей девочке не исполнилось десять лет. В судебных записях полно самых разных домогательств – от поцелуев украдкой до прямых нападений [38]. Это происходило, когда женщины приносили постиранное постельное белье, или арендовали каноэ, или спешили помочь в родах жене нападавшего. Девятнадцатилетний слуга пытался изнасиловать десятилетнюю горничную, работавшую в том же доме. Женщины возвращались вечером домой и натыкались на кучи одежды на полу – в их кроватях лежали незнакомые мужчины. Они кусали нападавших за носы. Один массачусетский мужчина сидел в клетке, а вокруг шеи у него красовалась бумажная лента с надписью: «Этот женатый мужчина блудодействовал в собственном доме с горничной» [39].

Насилие проявлялось и по-другому. Хозяева и хозяйки били девочек-служанок за неуважение, неаккуратность, брань, мрачность, дерзость. За недостаточную заботу о хозяйках. За такое страшное преступление, как лень, которая – учитывая объемы работ, которые им надлежало выполнять, – уж точно была понятием относительным. Раздраженный муж защищал жестокое отношение своей жены к прислуге. Девочка убегала из дома после наступления темноты, слишком долго спала, так и не выучилась доить корову или козу, была неряхой, ей нельзя было доверить даже покормить свиней: «Она такая толстая и рыхлая, что не пригодна почти ни к какой работе» [40]. Один проповедник из Ньюберипорта стегал кнутом свою служанку за малейшую провинность, привязывая ее язык к большому пальцу на ноге. Когда служанка уронила головой ребенка, преподобный Тэчер, друг Пэрриса, избил ее палкой из орехового дерева. Слуги сбегали, их быстро возвращали. Скрыться было сложно[52]. Все большего успеха они добивались в судах, которые чаще вставали на их сторону.