Читаем Ведьмы. Салем, 1692 полностью

Приехав в Салем, чтобы вернуть свое честное имя, Элизабет Кэри оказалась под допросом. Хэторн и Корвин, судя по всему, не отступили от привычного им порядка: они велели матроне из Чарлстауна встать, широко развести руки и отвернуть голову, чтобы не мучить девочек. Две из них ее обвинили. Она сказала, что ни разу в жизни их не видела. Ее муж спросил, может ли он хотя бы подержать руку своей жены. Хэторн отказал. Элизабет начала плакать. Может ли муж вытереть слезы на ее глазах и пот на ее лице? Это Хэторн позволил. В помещении было душно, Элизабет почувствовала, что сейчас упадет в обморок. Можно ей опереться на мужа? Хэторн рявкнул, что «раз у нее хватило сил истязать этих людей, то хватит сил и постоять». Капитан корабля возмутился такой жестокости, Хэторн велел ему либо молчать, либо покинуть здание. А далее появился не кто иной, как спотыкающийся Джон Индеец, всего пару часов назад попивавший сидр с Элизабет Кэри, тогда еще совершенно невосприимчивый к ее нечеловеческим способностям.

Хэторн обратился к околдованным. Кто напустил чары на Джона? Девочки сразу увидели склонившуюся над ним Элизабет Кэри. Хэторн снова прибег к испытанию касанием, которое теперь применяли повсеместно. Если вдруг этот тест не давал результата, судья требовал, чтобы подозреваемая нажимала сильнее, и еще сильнее, пока результат не появится. Нередко подозреваемой завязывали глаза. Прикосновение ведьмы, как считалось, позволяло ядовитым частицам, которые она испускала из глаз, вернуться в ее тело; завязанные глаза позволяли этому произойти, не причинив вреда пораженному. К ужасу некоторых подозреваемых, Нойес тоже подхватил эту практику. Итак, Хэторн приказывает Элизабет дотронуться до Джона, но ни в коем случае на него не смотреть, судебные исполнители осторожно направляют ее руку. Джон с силой дергает эту руку, оба падают. Увидев свою жену неуклюже распростертой на полу рядом с рабом-индейцем, Кэри, шокированный, закричал: он надеется, что Господь отомстит бессердечным судьям! Ничего больше капитан произнести не успел – огласили постановление о заключении Элизабет под стражу. Ему с большим трудом удалось вытребовать для нее комнату на эту ночь. Ночь, которая была бы бессонной, даже имейся там кровать. Кровати там не имелось.

Вместе с Мэри Эсти и шестью другими женщинами Элизабет Кэри отправилась на следующий день в бостонскую тюрьму. Это была уже вторая доставка туда ведьм после возвращения Фипса. Он запомнит, что в тот понедельник распорядился заковать в цепи всех подозреваемых, но, исходя из записей тюремщицы – очень скрупулезных, ведь все расходы по содержанию обвиняемой, от соломы и одеял до цепей, ложились на нее саму, – руки и ноги заключенных уже и так были скованы. Пуританское наказание призвано было быть публичным, исправляющим и скорым; ему требовались зрители. Преступника приговаривали «сидеть в колодках на всеобщем обозрении целый час в следующий день наставлений, если позволит погода» – не для его удобства, а для удобства зрителей [35]. Вся община должна страдать из-за деяний злодея, а искупление его греха крайне необходимо для душевного спокойствия каждого ее члена.

Бостонская тюрьма в мае была переполнена: там держали большинство обвиняемых в колдовстве. Это каменное здание громко заявляло о себе уже издалека – вокруг стояла густая вонь от разлагающихся отбросов и гниющих ран [36]. Вместе с заключенными страдали и соседи. Посетители не ожидали подолгу. В жуткой тесноте арестанты пугали друг друга и прохожих. На незастекленных окнах стояли железные решетки, сквозь которые человек мог протянуть руку, чтобы взять передачу или дотронуться до руки близкого. А мог получить плевок и издевательства, и некоторые приходили сюда именно с этой целью. Когда одна семнадцатилетняя служанка в мае пришла в тюрьму по какому-то поручению, салемская попрошайка Сара Гуд узнала ее и попросила табаку. Тело арестованной едва прикрывали остатки полуистлевшей одежды. Девушка швырнула ей в лицо пригоршню древесных опилок: «Вот достойный тебя табак!» Гуд ее прокляла, и эффект был таким же, как пятью месяцами ранее у детей Пэрриса: подросток еще несколько недель бредил и падал в обморок.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Виктор  Вавич
Виктор Вавич

Роман "Виктор Вавич" Борис Степанович Житков (1882-1938) считал книгой своей жизни. Работа над ней продолжалась больше пяти лет. При жизни писателя публиковались лишь отдельные части его "энциклопедии русской жизни" времен первой русской революции. В этом сочинении легко узнаваем любимый нами с детства Житков - остроумный, точный и цепкий в деталях, свободный и лаконичный в языке; вместе с тем перед нами книга неизвестного мастера, следующего традициям европейского авантюрного и русского психологического романа. Тираж полного издания "Виктора Вавича" был пущен под нож осенью 1941 года, после разгромной внутренней рецензии А. Фадеева. Экземпляр, по которому - спустя 60 лет после смерти автора - наконец издается одна из лучших русских книг XX века, был сохранен другом Житкова, исследователем его творчества Лидией Корнеевной Чуковской.Ее памяти посвящается это издание.

Борис Степанович Житков

Историческая проза