Ведьмы. Салем, 1692

Сквозь пропаганду прорывался рык недовольства. Люди ослушались Бога, как заключил Коттон Мэзер в проповеди на День благодарения за благополучное возвращение его отца, и вели себя как «грифы и гарпии» [20]. Тем, кто проявлял «неослабное внимание» к соотечественникам, не следовало платить бесчестием. К этим безгрешным страдальцам он причислил пасторов, магистратов и гражданских лидеров всех мастей, которые работают не покладая рук, повсюду сталкиваясь с неблагодарностью людей, о которых заботятся. Каждый из слуг народа «должен носить с собой по два носовых платка: одним стирать с лица трудовой пот, другим – плевки презрения». Он напоминал слушателям об их везении и обширных привилегиях. Они должны избегать раздоров, образующих опасные «бреши в ограде, которую Бог выстраивает вокруг нас», позволяя проникать сквозь них дьяволам, примеров чему с недавних пор было не счесть.

Образовалось два противоборствующих лагеря: те, кто не был согласен ни на что, кроме возврата к прошлой хартии (в основном ортодоксы), и те, кто предпочитал неэффективному новоанглийскому режиму восстановление доминиона (преимущественно торговцы). Многие считали, что колонию обделили и нечто было утеряно безвозвратно – вечный плач консерваторов. Междувластие взяло свое: не все торопились бросаться в объятия новой администрации[67]. Выдающиеся граждане, поддерживавшие хартию, сердились на Фипса, который частенько не ладил с законом в своей доангельской инкарнации. В городе с населением восемь тысяч человек слышалось ворчание – к восторгу оставшихся там сторонников Андроса. Инкриз Мэзер не докладывал об этих разочаровывающих обстоятельствах в Лондон, вместо этого отправив туда 23 июня сообщение, что «народ очень доволен новой хартией» [22]. Фипс со своей стороны приобрел достаточное количество проблем, причем не только с недовольными поселенцами, но и с индейцами, терзавшими границу, – опустошительный набег, описанный Берроузом, имел место чуть больше трех месяцев назад, – и с французскими корсарами, терзавшими побережье. Восстановление порядка, отчаянная нехватка матросов, стратегия противостояния французам и индейцам – вот что было его насущной головной болью, а еще пустая казна Массачусетса. Правительство обратилось за кредитом к безотказному Сэмюэлу Сьюэллу, который выручил Берроуза несколько лет назад.

Фипс, покинувший Лондон в тот самый день, когда бостонские тюремщики защелкнули кандалы на первых трех подозреваемых, никак не ожидал столкнуться здесь еще и с нападением сверхъестественных сил. Невозможно сказать, как он отреагировал на эту неожиданную засаду, которая больше походила на очередной раздражитель, чем на срочное дело государственной важности. Охота на ведьм не сулила ничего похожего на славу добытчика затонувших сокровищ или индейских скальпов. Покорение Канады, богатой мехом, рыбой и ценными металлами, оставалось у него в приоритете. Он не был склонен к размышлениям и написанию писем, а сюжетные повороты его карьеры по большей части ловко завуалированы фантазиями Мэзера. Фипс сосредоточился на реорганизации правительства. Ему предстояло произвести множество назначений, от шерифов до судей, и большое количество людей ждали с ним встреч. Он упомянет о салемском «запутанном деле» своим британским начальникам только в середине октября, когда и он сам, и Мэзеры будут вынуждены переосмыслить бешеный натиск невидимого мира. По приезде, отмечал Фипс пять месяцев спустя, «я обнаружил, что провинция страшно измучена чудовищным колдовством или одержимостью дьяволами, которая разразилась в нескольких городах. Несчастные люди подвергались сверхъестественным пыткам: кого жгли серой, в кого втыкали булавки, кого-то бросали в огонь и в воду, кого-то вытаскивали из дома и много миль носили по воздуху над деревьями и холмами»[68] [23]. Фипс опирался исключительно на слухи. Ни он, ни Мэзер лично не наблюдали подобных феноменов.