Ведьмы. Салем, 1692

В тюрьмах было невыносимо холодно, особенно в середине зимы, и власти иногда не могли придумать адекватную причину для содержания там узников. В 1678 году они отправили стучащего зубами заключенного (осужденного за нападение на констебля) домой. В декабре 1685 года отец Хэторна отослал одного конокрада на Барбадос слугой, уверенный, что если тот останется в тюрьме, то замерзнет насмерть еще до суда. Ветер насквозь продувал ветхое строение, влажность от близости океана проникала всюду. И хотя зима в 1692 году была еще холоднее предыдущих, никто не отправлял ведьм на Барбадос. Милосердие было в большом дефиците. (Вспыльчивый бостонский тюремщик, как говорили, внешне напоминал человека, но демонстрировал «свирепость и грубость тигра» [37]. Он дважды укреплял свое учреждение бревнами и дополнительными замками.) По закону заключенному полагались льняное волокно или пенька для сна и хлеб с водой для еды. Никто не рассчитывал, что какая-нибудь Титуба или Сара Гуд проведут за решеткой месяцы в условиях, которые превращали зловонный, зараженный вшами загон – совершенно точно не предназначенный для длительного пребывания – в «могилу для живых». В самом продвинутом из подобных заведений Новой Англии свергнутый Андрос и его генеральный прокурор могли в 1689 году ожидать, что во время дождя в камере будет как минимум пятнадцать сантиметров воды. Почти все время в темноте, все время голодные, подозреваемые ведьмы поставили печальный рекорд. Тратя немало денег, некоторые родственники – включая топсфилдского констебля – регулярно совершали поездки длиной в целый день, чтобы снабжать заключенных родственников едой, питьем и свежим постельным бельем. Дочери одной осужденной женщины из Ипсвича дважды в неделю привозили к ней своего слепого отца.

Салемская тюрьма была ненамного лучше. В помещении площадью тридцать семь квадратных метров имелось неосвещаемое подземелье, где Джордж Берроуз провел весну и лето. Наверняка он чувствовал себя «погребенным заживо», как и один чиновник из администрации Андроса в более просторной камере. В прошлом тюрьму называли «зловонным местом, воздухом которого не должен дышать христианин» [38]. Пасторский сын, вынужденный гнить там какое-то время, думал, что умрет от холода, будучи и так «почти отравленным вонью собственного дерьма и всего окружающего». Ни один человек, утверждал он, не может вынести «этого чумного смрада». За два с лишним морозных месяца он не сделал ни глотка свежего воздуха. Уильям Дантон, городской плотник, возглавлял салемское пенитенциарное учреждение [39]. Похоже, он исполнял все неприятные гражданские обязанности: ловил мальчишек, пытавшихся пораньше сбежать с собраний в молельне, вызывался быть понятым, собирал налоги. Дантон жил с семьей в здании на Вашингтон-стрит, где его жена продавала заключенным напитки. Охрану значительно усилили после того случая год назад, когда она нечаянно помогла заключенным бежать, уйдя за пивом (побеги до сих пор совершались, но далеко ли убежишь с четырехкилограммовыми кандалами на ногах?). Именно шестидесятичетырехлетнему Дантону выпала малоприятная задача – искать на телах ведьм и колдунов характерные отметины и ковырять булавкой пятна на коже. Невозмутимый Джордж Джейкобс ничего не почувствовал – еще одно доказательство вины.

Натаниэль Кэри сумел уберечь жену от бостонского заточения. Богатые пользовались особыми привилегиями – не только из-за того, что персонал в тюрьмах был по-особому падок на взятки: бостонский тюремщик лишь подтверждал мнение, что такие люди могут больше получить с вверенной им территории, чем с сотки лучших английских пашен. Когда Филипа Инглиша в конце концов взяли под стражу, он заплатил четыре тысячи фунтов, чтобы жить не в тюрьме, а в доме тюремщика. Элизабет Кэри утром 24 мая перевезли через реку в кембриджскую тюрьму, поближе к дому. Ее муж сомневался, что она переживет следующий день, когда в провинции начался пост, призванный дать отпор Сатане. Тяжелые кандалы на ногах женщины привели к конвульсиям. Много раз Кэри требовал их снять. Много раз ему сообщали, что она должна оставаться в кандалах, даже если это опасно для ее жизни, – его жена представляет страшную угрозу общественной безопасности.