Ведуньи из Житковой

А Сурмена? Она тоже противилась этому проклятию, но по-своему. В отличие от Ирены, не отрицала его, а, наоборот, проявила крайнюю осторожность, отгородившись от мира стенами, за которые не мог попасть никто чужой. Поэтому она на всю жизнь осталась одна. И посвятила жизнь ведовству, потому что хотела во что бы то ни стало одолеть это проклятие своим искусством. И доказать людям, что не надо ее чураться и избегать, как шелудивого пса, что она, наперекор судьбе, может быть им полезной. И ей это удалось, люди ее в конце концов полюбили, несмотря на всякие разговоры и слухи, которые о ней упорно ходили. Но слова Магдалки все равно сбылись. Сурмена, как ей и напророчила Йосифчена, осталась бесплодной, дети ее умерли, и наследницей, которой можно было бы передать ее умения, она не обзавелась. А как умерла она сама? Где-то в сумасшедшем доме — Бог знает как. Но ни у кого не было сомнений, что умерла она в страдании.

По сей день все шепчутся о том, как Магдалка извела всю свою родню. И чтоб ты знала: во все глаза наблюдают за тобой. Ждут, чем окончится твоя не задавшаяся жизнь, о которой даже самые отъявленные сплетницы больше не судачат. Не о чем — ты как будто и не живешь… Ничего из того, что я тебе сейчас рассказала, ты не должна была знать. Сурмена хотела, чтобы ты жила в неведении, без того страха, что сгубил ее жизнь, и следила, чтобы никто другой тебе об этом словечком не обмолвился. Наверное, так было лучше. Теперь ты сама лишила себя покоя.

Мелкая костлявая грудь Ирмы колыхалась от прерывистых вздохов, временами она принимаясь кашлять. Дора испугалась, что переусердствовала со своими приставаниями. Не сообразила, какая Ирма уже слабая и как тяжело ей может быть такое перенапряжение. Она растерянно сидела за столом и ждала, когда старушка успокоится. При этом она тихо поигрывала плетеным браслетиком на запястье, за годы выцветшим, а прежде — темно-красным. «Никогда его не снимай!» — сказала Сурмена, надевая его Доре на руку.

Это было сразу же после того, как они перебрались к ней. Точно такой же она надела тогда и Якубеку. Все они верили, что этот красный браслетик защитит их от сглаза. Дора о его значении скоро забыла, но годами берегла его как память о Сурмене. Только сейчас она в полной мере осознала его смысл.

Она подняла глаза на Ирму и, видя, что ее дыхане стало более размеренным, осмелилась сказать:

— Но это же ерунда, тетенька!

Ирма удивленно посмотрела на нее.

— Что ерунда?

— Да все это проклятие… мне кажется, это чушь. Суеверие. То, что вы рассказали мне о Магдалке, и правда нагоняет страх, но проклятие? В наше-то время? Тетенька, я здешняя и знаю, что могут ведуньи, но ни за что не поверю, что я проклятая…

На мгновение она умолкла. В комнате повисла неприятная, удушливая тишина.

— Думаю, зря Сурмена старалась защитить меня. Ведь это чистая нелепость — верить в проклятие и из-за этого жить в постоянном страхе. Никто не умирает от чьих-то слов!

Дора почувствовала, как в Ирме закипает злость. Ее глаза сузились в щелочки, а лицо побагровело от возмущения. Тишину пронзил ледяной тихий голос:

— Не хочешь — не верь. Но быть неблагодарной такой женщине, как Сурмена, я тебе не позволю!

Дора испугалась:

— Почему я неблагодарная, я же только…

— Можешь верить, чему хочешь, — резко прервала ее Ирма, — и сомневаться в том, что способно причинить зло. Ничего, ты прозре-ешь, когда сама вложишь персты в язвы, как когда-то Фома. Но о Сурмене чтобы я от тебя не слышала ни одного худого слова, пока дышу, поняла? Только благодаря ей ты живешь своей никчемной жизнью хотя бы так, как живешь. Она запретила людям из Копаниц даже заикаться перед тобой о том, что тяготеет над вашей семьей, и без ее стараний оградить тебя от людской молвы от тебя бы уже давно ничего не осталось, никто и костей бы твоих не собрал! Ведь если бы ты росла, зная, что люди тебя сторонятся, потому что на тебе клеймо, потому что ты для них странная и опасная, да притом среди тех, кто в это безгранично верит, ты была бы совсем другая, сама себя бы сейчас не узнала — а может, и кое-что похуже бы с тобой приключилось, это уж как пить дать!

— Но тетенька, ведь такого не может быть, чтобы чьи-то слова вызвали смерть. Матери или Сурмены…

— Замолчи! Люди умирали и от куда меньшего, чем вера в силу слов. Если ты во что-то веришь и если в это верят и окружающие, то ты идешь к этому, хочешь или не хочешь. Магдалке даже каких-то особых способностей не требовалось, чтобы ее проклятие подействовало. Вера людская, вера во что угодно, но твердая и крепкая, это страшная сила, пойми!

Дора растерялась. Так вот, значит, в чем заключалась тайна, которая не давала ей покоя последние несколько месяцев? Слова, произнесенные злобной женщиной в далеком 1910 году, когда родилась Сурмена! Она все еще не могла поверить, что такая мелочь, вызванная людской ненавистью, может влиять на их жизнь по сей день. Что там говорила Ирма? Что все в это верят? Все следят за ее жизнью, не задавшейся и никчемной, дожидаясь, сбудется ли проклятие?