Ведуньи из Житковой

Сглотнув, Дора силой заставила себя посмотреть на старуху. Но Ирма ее не замечала, а по-прежнему впивалась взглядом в восковую пластину. Следы недавнего возбуждения медленно исчезали с ее лица — было видно, что мыслями она уже в другом месте, еще в одном закутке Дориной души, куда она заглянула сквозь окошко своих ладоней. С ее губ, как будто она беседовала с кем-то в этом окошке, срывалось невнятное бормотание. Лишь через какое-то время его сменили связные фразы.

— Нелегко тебе придется, нелегко, — сочувственно прошептала Ирма, — но ты не горюй. Не каждая из нас должна стать матерью, это не обязательно. И не кори себя за это, у тебя другое призвание, — убеждала она, раскачиваясь из стороны в сторону, словно пьяная, которая не в силах удержать равновесие. — Что-то большее поглощает тебя целиком… так повинуйся этому, таков твой путь, он правильный, на нем ты проявишь себя, вот увидишь, — уверяла Ирма, удовлетворенно кивая головой, как если бы нашла в самом сердце пластины отпущение всех грехов.

Она помолчала, в последний раз тщательно осмотрела пластину и, как будто поняв, что уже ничего из нее не вычитает, махнула рукой и закончила свой заговор:

Заклинаю для этой девочки, Доры, крещением святым крещенной, святой Троицей благословленной… в пустые горы черные вы, горести и тягости, отправляйтесь, от Доры отступайтесь, да не будет она в вашей мочи ни днем, ни среди ночи… Не мой токмо голос вас заклинает, сам Христос мне в том пособляет, Бог Сын, Бог Отец, Бог Дух Святой помогает. Аминь!

После этого в комнате воцарилась тищина. Нарушил ее только скрип деревянной скамьи, когда Ирма на нее опустилась, а потом шипение коры и трав, которые она залила водой из горшка.

Дора готова была взорваться. Высказать старой ведунье, что она обо всем этом думает: как она ошибается, как плохо читает по восковой пластине. Опрокинуть на нее ушат слов, чтобы она не вторгалась в Дорину личную жизнь, которую могла со смехом или негодованием разбить вдребезги.

Но Ирма ее опередила.

Неожиданно для Доры она протянула через стол руку и погладила ее по тыльной стороне ладони. Так по-матерински нежно к ней уже годы никто не прикасался. Забытое чувство заставило Дору растеряться и вместе с тем переполнило внезапно нахлынувшей волной благодарности.

Она подняла глаза и встретила взгляд Ирмы — дружески теплый и понимающий.

— Я знаю, девочка, что тебе поможет и с чего тебе надо начать, — сказала та. — Знаю и дам тебе совет. И если ты сделаешь то, что я тебе скажу, тебе полегчает, поверь мне. Потому что так, как сейчас, остаться не должно.

— Что? — спросила Дора озадаченно.

— Ты сама знаешь что. Но я помогу тебе найти правильный путь, не бойся… хотя ты, может быть, уже догадалась, какой это путь, а? Ну, не бойся! Все равно оно выйдет наружу, но потом ты будешь во всем уверена, не бойся, стоит только начать распутывать это с нужного конца. Но сначала пообещай мне, что сделаешь так, как я тебе скажу, и я закончу. Пообещай, что послушаешься меня, Дор-личка!

— Хорошо, — осторожно скзала Дора, — обещаю.

— Вот и славно, вот и славно, — закивала Ирма. — Так знай, все перемелется, ты найдешь покой, поверь мне, и тебе станет куда легче. Только сперва ты для этого должна кое-что сделать. Ты должна пойти и поговорить с ним.

— С кем? — неуверенно спросила Дора.

— Да с отцом же твоим!

Дору словно холодной водой окатили: она окончательно опомнилась и, когда до нее дошел смысл сказанного Ирмой, почувствовала, как будто сердце у нее на какой-то момент остановилось.

ОТЕЦ

Дора думала, что после всего тогда случившегося больше никогда его не увидит. После ареста отец исчез из ее жизни, она старалась о нем не вспоминать, и в конце концов совсем выбросила его из головы. Как будто он перестал существовать. Ей совершенно не приходило на ум, что может быть иначе. И тем не менее — он вернулся за пару месяцев до окончания ею университета.

Когда в тот день они с Якубеком выходили из автобуса, площадь в Грозенкове выглядела как обычно по пятницам. У остановки переминались с ноги на ногу несколько соседок, дожидавшихся автобуса на Бойковице, на скамейке у магазина сидели старички с трубками в зубах, греясь под теплыми лучами послеобеденного солнца, чуть поодаль мальчишки играли в футбол.