Вэй-У-вэй

– Детка, я не вижу противоречия. Моя дорога жизни была насыщенной. Я встретил твоего отца, Лео, Ганса. Я встречал других людей, которые повлияли на мой жизненный путь. Я имел деньги. Я рисковал и получал наслаждение от риска. Но, как говорил великий Учитель, «Дао нематериально. Оно настолько туманное и неопределенное! Однако в этой туманности и неопределенности существуют образы». – На какое-то мгновение он задумался, глядя, улыбаясь, на Соню, потом продолжил: – «Дао не познаешь, только говоря о Нём. И нельзя человеческим именем назвать то начало неба и земли, которое является матерью всего существующего. Лишь освободившийся от мирских страстей способен Его увидеть. А тот, кто эти страсти сохраняет, может только увидеть его творения». – Говорил он медленно, словно наслаждаясь музыкой каждого слова. – Ты понимаешь меня, девочка? – спросил он Соню и, не дожидаясь ответа, погрузился в сон, забылся.

– Понимаю, Сию, – тихо ответила Соня.

Она поцеловала старика, укрыла пледом и долго смотрела на его удивительное лицо. Лицо вора? Философа? Мудреца?

Но самые трогательные отношения сложились у Сони с Лео. Лео был вторым отцом для нее. Испанец, небольшого роста, с горящими карими глазами, насмешливым взглядом, чуть искривленным ртом. Мама говорила, что однажды Лео хватил удар и с тех пор его рот чуть покривился. Но Соня знала (случайно услышала разговор Лео с отцом), что однажды его задержала китайская береговая полиция и ему пришлось изобразить падучую. Он так органично сыграл эпилептический припадок (а, возможно, это и не было комедией, и Лео действительно испугался, потому что страх, а не притворство, руководил им, но разве ж можно об этом признаться своим друзьям?!), что полицейские его отпустили, даже не заглянув в карманы. А в карманах как раз и находились только что украденные на туристическом лайнере золотые украшения.

Лео был страстный курильщик. И ни возрастные болезни, ни кашель, участившийся в последнее время, ни просьбы его обожаемой жены Мануэлы не могли заставить его бросить эту привычку. Он курил сигары. Кубинские. Предпочитал сигары Коиба. Их шоколадный запах, а также мягкий и приятный вкус в свое время оценил Фидель Кастро. Команданте был заядлым курильщиком, и сигары Коиба были его любимыми. Только Фидель, в отличие от Лео, смог отказаться от этой привычки, став примером для кубинцев и поддержав таким образом акцию по борьбе с курением. Лео же от сигар отказаться не мог. Да и не хотел.

Соня говорила ему, смеясь, что и на Кубу он уехал из-за этих сигар.

Отойдя от воровских дел, Лео посвятил свое время изучению производства сигар. Поначалу он наблюдал за их изготовлением на знаменитой сигарной фабрике. Для этого он даже поселился на окраине Гаваны, на 146 авеню, чтобы быть поближе к фабрике. Пять лет назад он стал обладателем одного из хьюмидоров Elie Bleu. Таких хьюмидоров, отделанных кедром, эбеновым деревом и кожей буйвола, изготовили всего сотню. В них были уложены самые дорогие в мире сигары – Cohiba Behike— по сорок штук в каждом. Уникальность сигар была в том, что они были скручены Нормой Фернандес – старейшей крутильщицей гаванской табачной фабрики Эль-Лагито. Этот хьюмидор стоял на почетном месте в окружении других экспонатов сигарного дела в доме Лео, а рассказ о великолепной Норме Фернандес Соня слышала не один раз.

Лео мог часами рассказывать о сигарах. У них с Ману детей не было, поэтому Соня стала для них своей девочкой, деткой, дочкой. И она, наведываясь к отцу (а с тех пор, как Соня уехала в Америку, Пат перебрался к Лео – сначала на Кубу, а потом в Мексику), обязательно заезжала к ним, привозила подарки для Ману и сигары для Лео, которые она заказывала из разных стран специально перед поездками.

Маленьким кареглазым испанцем с вечной улыбкой искривленного рта он с детства запомнился Соне. Таким он и остался. Время, казалось, было не властно над Лео. В отличие от Ману, которая за эти годы очень состарилась…

Из Китая они всей компанией приехали в Испанию. Но пробыли там недолго, пять месяцев. Соня за эти месяцы успела поучиться в школе и подтянуть испанский язык. Потом мужчины разъехались. Соня с отцом – во Францию, Лео – на Кубу, Ганс и Сию – в Мексику.

В четырнадцать лет Соня приехала во Францию. Отец разыскал родственников – мать и сестру Луиз. Но французские родственники оказались не рады появлению русского мужа Луиз и, как не обидно было Соне осознавать, не обрадовались они также их внучке и племяннице. Соня, воспитанная в любви и заботе бабушки Клавдии, никак не могла понять, почему бабушка Анна-Мария не проявляет никаких нежных чувств к внучке, делает бесконечные замечания, грубо поучает и унижает. Она ведь так старалась ей понравиться! Но родственников все раздражало: и веселый, беззаботный характер Пата, и пытливость Софи, и обмены фразами отца и дочери на китайском и русском языках (хотя они и старались при домашних говорить только по-французски), и даже Сонины успехи в коллеже.