Вейджер. Реальная история о кораблекрушении, мятеже и убийстве

Джорджа Ансона на суде не было, однако годом раньше, в ходе его неуклонного продвижения по служебной лестнице, он был назначен в могущественный Совет Адмиралтейства, курировавший общую политику военно-морской дисциплины. Капитан, несомненно, глубоко интересовался делами своих бывших людей, в особенности своего протеже Чипа. С годами Ансон показал себя настоящим знатоком людей, и многие из моряков эскадры, которых он повысил, впоследствии стали одними из самых прославленных флотоводцев – среди них лейтенант «Центуриона» Чарльз Сондерс, гардемарин Огастес Кеппел и гардемарин «Северна» Ричард Хау. Однако человеку, которого Ансон выбрал командовать «Вейджером», угрожала опасность быть осужденным как убийце.

Ранее Чип отправил Ансону письмо, в котором поздравил его с победой над «Ковадонгой» и повышением по службе, «которого вы в глазах всего человечества по праву заслуживаете»[757]. Он писал: «Я беру на себя смелость заверить вас, что ни один человек на Земле не желает вам процветания с большей сердечной теплотой, чем я», а затем добавил: «Я должен просить вас о благосклонности и защите, которые, как я льщу себе надеждой, я получу, пока буду вести себя подобающим образом, а когда я поведу себя иначе, я не буду ожидать ни того, ни другого». Ансон сказал родственнику Чипа, что по-прежнему поддерживает своего бывшего лейтенанта.

Чип и другие обвиняемые предстали перед судом. По принятому в то время обычаю, их интересы не представляли адвокаты: защищаться следовало самостоятельно. Впрочем, получить юридическую консультацию от суда или коллеги не возбранялось. Но еще важнее другое: разрешалось вызывать свидетелей и подвергать их перекрестному допросу.

Перед слушанием от каждого ответчика требовалось предоставить изложение обстоятельств дела, которое затем представлялось в качестве доказательства. Когда Балкли вызвали для записи его показаний, он запротестовал, заявив, что до сих пор точно не знает, какие обвинения против него выдвинуты. Неизменно сознающий свои права, он сказал: «Я всегда думал – или по крайней мере об этом говорят законы моей страны, – что находящемуся в заключении человеку должны быть выдвинуты обвинения»[758]. Балкли пожаловался, что у него не было возможности должным образом подготовить защиту. Ему сказали, что сейчас ему просто нужно дать показания о причине кораблекрушения. Каждый раз, когда случалась потеря одного из кораблей Его Величества, проводилось расследование с целью установить, несет ли за нее ответственность кто-либо из офицеров или членов экипажа.

Капитан Чип был первым, кто дал показания. В ответ на вопрос, касающийся исключительно крушения «Вейджера», он выдвинул только одно обвинение: лейтенант Бейнс пренебрег своими обязанностями, среди прочего не сообщив, что плотник Камминс заметил землю за день до того, как корабль налетел на скалы.

Судья спросил Чипа:

– Обвиняете ли вы кого-либо из офицеров, кроме лейтенанта, в какой-либо степени соучастия в потере «Вейджера»?[759]

– Нет, сэр, за все это[760] я их оправдываю, – ответил он.

Вскоре настала очередь Балкли. Его тоже допрашивали только о потере «Вейджера». Судья спросил его, почему, до того как корабль сел на мель, он не пытался вместе с другими поставить его на якорь.

– Трос был непригоден, – ответил Балкли.

– У вас есть возражения по поведению капитана или офицеров или по его действиям во всем остальном, что направленно на благо и сохранение корабля и экипажа?

На этот вопрос Балкли уже ответил, опубликовав свой журнал – на его страницах он явно обвинил Чипа в крушении, утверждая, что капитан отказался изменить курс из упрямства и слепого повиновения приказам. Эти недостатки характера, по мнению Балкли, только усугубились в ходе пребывания на острове. Поведение капитана подпитывало хаос, кульминацией которого стало убийство Козенса. Однако теперь, когда Балкли выступал перед тринадцатью судьями, он, казалось, почувствовал в судебном разбирательстве некую фундаментальную неправильность. Ему не предъявили обвинений в мятеже – да и вообще ни в чем. Ему словно предлагали негласную сделку. И вот Балкли, хотя и дал клятву говорить всю правду, да и вообще был не из тех, кто держит язык за зубами, решил кое о чем умолчать.

– Ни одного офицера я не могу ни в чем обвинить, – сказал он.

Так оно и шло. Плотника Камминса, которого считали одним из зачинщиков мятежа, спросили:

– Можете ли вы обвинить капитана или кого-либо из офицеров в пренебрежении сохранностью корабля?

– Нет, – ответил он, умолчав, что однажды прямо назвал Чипа виновником крушения.

Вызвали боцмана Кинга. Среди потерпевших кораблекрушение он был одним из самых непокорных – украл спиртное и офицерскую одежду, даже ударил Чипа. Впрочем, Кингу не было предъявлено ни единого обвинения, его просто спросили:

– У вас есть в чем обвинить вашего капитана… в связи с потерей корабля?

– Нет, капитан вел себя очень хорошо. Мне не в чем обвинить ни его, ни любого другого офицера.