Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Для институциональных хранителей высокой русской поэтической культуры, таких как Драгомощенко, обращенный к миру литературный проект Абдуллаева, связующий русскоязычную словесность с мировой культурой и, по большому счету, игнорирующий самодостаточные традиции русской литературы, был созвучен их собственным устремлениям в первые постсоветские годы к литературным новациям и восстановлению связей с традициями мирового авангарда. Абдуллаев и его коллеги преобразовали далекую советскую периферию в пункт сбора, куда они тянули «нити» из еще более удаленных окраин, «совлекая» их в новый узор радикальных отклонений и новых литературных форм, существующих на русском языке. В притягательности периферийных поэтических экспериментов Абдуллаева для таких литературных новаторов в метрополии, как Драгомощенко, можно усмотреть отражение сложной структуры русской культурной географии, в которой абсолютный центр и удаленная периферия вместе образуют возможные локусы для наиболее футуристической деятельности, отвергая «провинциальность» и «традиционность», связанные с «сердцевиной» культурного ландшафта508. Однако, как убедились Абдуллаев и его коллеги, это представление о Ташкенте и Фергане как периферии русской культурной географии оказалось несовместимым с доминирующим направлением развития культурных проектов в постсоветской Средней Азии, которые прежде всего были ориентированы на провозглашение новых независимых государств центрами собственных национальных культур.

Неожиданный расцвет и структурные принципы экстратерриториальной русской литературы

В начале постсоветской эпохи Рубина и Абдуллаев нашли новые ниши в глобальной русской литературе, однако не совсем те, на которые они рассчитывали. Они правильно предполагали, что выход за пределы России (или, в случае Абдуллаева, изменение статуса границ его родного Узбекистана) позволит найти новые формы письма – физический переход границ означал переход к новой литературе. Каждый из них по-своему с удивлением обнаружил, что основная читательская аудитория для такой территориально и культурно вытесненной литературы находится не в их новом месте пребывания, но в той стране, которую они покинули. Они открыли для себя парадоксальную логику развития русских культур в эпоху глобализации – движение в сторону все большей взаимосвязанности и все большей фрагментации.

Мы можем найти надежную теоретическую основу для анализа творчества Рубиной и Абдуллаева, равно как и взаимосвязи категорий национального и глобального в литературе, вновь обратившись к работам Паскаль Казанова о Мировой литературе. По мысли Казанова, глобальное пространство литературного обмена организовано на основе неравноправной иерархии национальных литератур. Одни, в силу исторического развития и стечения обстоятельств, занимают авторитетный центр литературной вселенной (по мнению французской исследовательницы, абсолютным центром литературного мира является Париж), а другие располагаются на периферии, конкурируя друг с другом за литературный капитал, который они приобретают благодаря признанию со стороны таких центров. Согласно Казанова, нация – единственная действенная структура, предопределяющая возможность участия в глобальной системе: «Поначалу каждый писатель занимает в мировом литературном пространстве то место, какое занимает литература, к которой он принадлежит». Однако при этом писатель может по-разному относиться к этой необходимой национальной структуре: «Писатель может отказаться от своего наследия, покидая свою родину ради страны с более богатыми литературными ресурсами и традициями, как поступили Беккет и Мишо. Или, напротив, он может почувствовать себя полноправным наследником и бороться за то, чтобы трансформировать свое наследие и тем самым наделить его большей автономией, как поступил Джойс. […] Писатель может настаивать на ценности своей национальной литературы, как поступил Кафка»509.

В определенном смысле национальное пространство, включающее в себя собственную подсистему центра и периферии, синекдохически соотносится с глобальным пространством – «внутреннее устройство каждого национального пространства повторяет устройство международного литературного пространства». Более того, динамическое взаимодействие между глобальным и национальным литературным авторитетом создает дополнительные различия в литературном престиже и практике внутри литературного пространства. Казанова полагает, что существуют «национальные писатели (считающие литературу национальной или народной) и писатели-космополиты (считающие литературу самоценной и самодостаточной)». Первых читают массы соотечественников, вторых – национальные элиты, а также другие национальные элиты510.