Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Вместе с постепенным ослаблением силы/принуждения как фактора творческого опыта русского писателя за рубежом возникает идея о том, что глобальная культура (глобальные культуры) становится все более демократизированной, а национальные «сущности» размываются. Приставка «пост» в таких словах, как «постколониализм», «постструктурализм» и «постмодернизм», указывает на одно: структуры и нарративы, определявшие империю, художественное произведение и миф высокого модернизма, остались в прошлом, их иерархии доминирования подорваны иронией, словесной игрой и крайним недоверием к гуманитарному проекту. Выражаясь предельно кратко, «Онегин» Пушкина становится «Онегиным» Пригова. Эта демократизация концептуально также означает, что на смену религиозному мифу, который все еще функционировал в качестве субстрата высокого модернизма (вспомним Йейтса, Блока, Мандельштама и др.), приходят кибернетика, искусственный интеллект и стремление сконструировать симулякры человеческого сознания и личности с помощью технологий. Это и есть, на мой взгляд, главный вызов для русскоязычных авторов, освободившихся от проклятия изгнания, но по-прежнему стремящихся найти опору в своих национальных корнях в мире, который продолжает разделяться на зоны, где скрещиваются разные голоса. Классики XIX века и великие модернисты XX века жили в мире, который не был полностью секуляризированным, в мире, где литература занимала место между сакральным и профанным, между «Книгой» и бытом и где авторы сражались с творением Божьим, с самим бытием. Сегодня необходимо нечто иное, и, возможно, именно здесь нам на помощь могут прийти Добржанский и Набоков.

Одним из первых героев и наставников Добржанского был выдающийся геохимик и общественный деятель Владимир Вернадский, который до революции был связан с неоидеалистическим движением и который весь свой огромный авторитет ученого-естествоиспытателя направил на отстаивание правомерности ненаучного мировоззрения. Наряду с Пьером Тейяром де Шарденом, Вернадский считается первооткрывателем «ноосферы», хотя не совсем ясно, кто из них первый использовал этот термин (есть даже и третий претендент на авторство – Эдуар Леруа). В 1922 году Тейяр де Шарден написал эссе под названием «Гоминизация», в котором утверждал: «И это, так или иначе, равнозначно представлению [о том, что] над биосферой [существует] человеческая сфера, сфера рефлексии, сознательного созидания, сознательных душ (ноосфера, если угодно)»337. Тейяр де Шарден был знаменитым палеонтологом, соавтором открытия «пекинского человека», но также христианским мистиком и философом. Вернадский, не менее прославленный ученый в области наук о земле, описывал развитие нашей планеты как переход от одного уровня к другому, начиная с геосферы, переходящей в биосферу, и завершая ноосферой, сферой человеческого познания и коммуникации (ср. «семиосферу» Лотмана). Более того, оказывается, что Тейяр де Шарден был любимым философом Добржанского, который видел в нем не только блестящего ученого, но и, вероятно, провидца, понявшего, в каком направлении ведет дарвиновский естественный отбор на уровне человеческой культуры.

В «Феномене человека» Тейяр де Шарден утверждает, что движение в ноосфере, которое ускоряется на протяжении последних столетий и десятилетий, направлено к критической точке, которую он называет «омега»: «…его [пространства–времени] безмерные поверхности, двигаясь в соответствующем направлении, должны снова сомкнуться где-то впереди в одном пункте, назовем его омегой, который и сольет, и полностью их поглотит в себе»338. Здесь Тейяр де Шарден использует одно из своих любимых слов «сомкнуться», с помощью которого он описывает разум, обращенный на самого себя и проникающий все глубже в расширяющиеся пространства сознания. И когда будет достигнута эта критическая точка, «мыслящий покров» мира станет «сверхличностью»339, т. е. сохранит личное в каждом сознании, излучая при этом некое сверхсознание, которое объединяет индивидуальное в нечто большее (ср. всеединство у Соловьева).

Сосредоточение сознательного универсума было бы немыслимым, если бы одновременно со всей сознательностью (Conscient) он не собрал в себе все отдельные сознания, при этом каждое сознание продолжает осознавать себя в конце операции (ментального акта. – Д. Б.), и даже – это требуется хорошо усвоить – каждое из них становится тем больше собой и, значит, тем больше отличается от других, чем больше оно приближается к ним в Омеге…340