Век диаспоры. Траектории зарубежной русской литературы (1920–2020). Сборник статей

Эти антологии продемонстрировали читателям, что поэзия создавалась по всей диаспоре. Однако не во всех из них были успешно отражены полнота и разнообразие мест, где творили русские поэты. Составителям более ранних антологий было сложнее всего включить произведения авторов, проживавших за пределами основных европейских, а затем и американских центров диаспоры, особенно в послевоенный период, когда многие потенциальные авторы обладали неопределенным статусом «перемещенных лиц». В предисловии к антологии «Эстафета: сборник стихов русских зарубежных поэтов», выпущенной в 1948 году, редакторы отмечали, что некоторые поэты не смогли отправить свои произведения «по причинам порядка чисто технического или отсутствия связи» с другими странами, в которых проживали эмигранты364. В то время как ограниченность доступного канона означала, что внимание составителей антологий было сосредоточено на задаче сохранения текстов, их работа помогла создать основу для более обширного доступного канона и, фактически, обеспечить ресурсами составителей более поздних антологий в России, которые стремились установить канон зарубежной русской поэзии и интегрировать его в канон метрополии.

Подобно своим зарубежным предшественникам, составители поэтических антологий диаспоры, изданных в России в 1990‐е годы и в первые годы XXI века, также руководствовались принципом сохранения, а не отбора текстов. В течение первых пятнадцати лет постсоветского существования поэтический канон ХХ века подвергся существенной ревизии. Появление новых антологий поэзии диаспоры способствовало этому процессу, и большое количество ранее неизвестного материала, представленного в виде «антологий целого» (в терминологии Дмитрия Кузьмина), стало доступным для читателей России365. Хоть эти антологии и могли заложить будущую основу выборочного канона, изначально их целью было продемонстрировать приверженность принципу сохранения большого объема материала с опорой на многообразие и инклюзивность. В связи с их значительным объемом эти «антологии целого», предлагающие поэзию диаспоры читателям метрополии, не дают четкого представления о концепции национальной идентичности или формирования нации, как и не привлекают внимание читателей к элементам взаимодействия и диалога с другими культурами. Подобные вопросы легче рассматривать в более узких тематических антологиях, а также в учебниках и трудах по истории литературы, в которых особое внимание уделяется отбору и интерпретации текстов. Однако амбициозный объем и диапазон этих антологий позволяют их составителям апеллировать к «литературному национализму», утверждая свою роль в восстановлении временно разобщенного национального канона. Их антологии, хотя и признающие самобытность русской зарубежной поэзии и включающие авторов из разных частей диаспоры, в большей степени направлены на расширение границ русской литературы, с тем чтобы охватить и, возможно, ассимилировать материал, по праву принадлежащий национальному канону и являющийся временно отделенной частью национального «я».

Задачей тех, кто в первые десятилетия создавал антологии за пределами России, являлось не возрождение и восстановление связей, а выявление некой коллективной идентичности, выходящей за рамки нации, но остающейся в рамках литературного канона. Если быть точнее, то формировавшийся диаспоральный канон был задуман в контексте, который отличал его от канона, создаваемого в Советском Союзе. Советскую поэзию воспринимали как отклонение от русской литературной традиции, которая поддерживалась и развивалась за пределами России, за гранью деформирующего воздействия государственной цензуры. Авторы диаспоры могли обрести чувство идентичности и предназначения, настаивая на «автономии национальной культуры и отделении от государства», как указывает Слобин366. Несмотря на то что в некоторые антологии поэзии диаспоры вошли произведения поэтов, вернувшихся в Советский Союз после периода эмиграции, ни в одну из них не попали произведения советских поэтов, никак не заявивших о себе за границей. Освободившись от двусмысленной опеки государства (способного либо поощрять развитие культуры, либо стремиться к контролю над ней), диаспора могла полагаться на родной язык и общее культурное наследие как способ установления идентичности, а также как возможность для самостоятельного развития и возрождения за пределами Советского Союза.