Век Екатерины Великой

Брокдорф пытался показать себя человеком, глубоко знающим положение дел. Он использовал все свое красноречие, дабы доказать виновность чиновника, но цели своей так и не достиг. Екатерина держалась мнения, что он пытается сподвигнуть Великого князя на неправедное решение, тем паче, что не имелось в наличии официальной жалобы и обвинения. Несмотря на ясные доводы Екатерины Алексеевны, Брокдорф упрямо стоял на своем. Он убеждал Петра Федоровича, что женщины своим ограниченным умом не в силах ничего понять, у них одно умение – все портить, одно желание – властвовать. Вестимо, Петру приятнее было прислушаться к своему новому фавориту. Великая княгиня, узнав, что он все-таки подписал указ на арест злосчастного чиновника, решила оного дела не оставлять. Она велела передать министру по делам Голштинии, Пехлину и его секретарю Цейцу, что ничтожество, подобное Брокдорфу, следует удалить от Великого князя, и что она предпримет для оного все усилия. Помимо сего, она решила рассказать обо всем графу Александру Шувалову. Тем паче, что вскоре вскрылось еще одно постыдное дело, коим сей Брокдорф заправлял. Он научил Великого князя за деньги продавать голштинские ордена и титулы. Все сии вопиющие поступки, свершаемые под руководством нового фаворита, Екатерина описала управляющему Тайной канцелярии, графу Александру Шувалову. Граф, помаргивая своим глазом и подергивая щекой, слушал ее весьма внимательно – но не из тех он был людей, которые действуют, не посоветовавшись со своим братьями. Великой княгине пришлось весьма долго ждать, прежде чем ей сообщили, что, возможно, императрица захочет с ней говорить.

Екатерина как-то раз поинтересовалась у Великого князя о деле чиновника, но Петра мало волновало, что в тюрьме томился невинный человек. Не волновали его даже голштинские дела. Однажды утром он вбежал в ее комнату, а следом за ним влетел его секретарь Цейц с бумагами в руке. В поисках сочувствия Великий князь пожаловался Екатерине:

– Намедни я много выпил, и нынче голова болит нестерпимо, а Цейц даже в вашей комнате преследует меня со списком дел, которые он хочет нынче закончить.

Цейц, поклонившись Великой княгине, возразил:

– Ваше Высочество, Екатерина Алексеевна, все, что я держу тут, требует простого «да» или «нет», и дел-то всего на четверть часа.

Екатерина, заметив несчастное выражение глаз секретаря, сказала:

– Ну, что ж, читайте. Посмотрим, быть может, справитесь скорее, нежели полагаете.

Цейц принялся читать, и, по мере того как он читал, Великая княгиня говорила: «да» или «нет». Довольный быстро проделанной работой, Цейц сказал Великому князю:

– Вот, Ваше Высочество, ежели бы вы согласились два раза в неделю так делать, то ваши дела не стояли бы. Они пустяковые, но надобно давать им ход. Сами изволите видеть: Ея Высочество покончила с сим за несколько минут.

С того дня Его Императорское Высочество посылал Цейца к своей жене каждый раз, как тому нужно было решить какие-то вопросы. Великая княгиня, видя, что муж ее никак не хочет заниматься делами родного герцогства, предложила ему выдать ей подписанный указ о том, что она решать может и чего не может без его указаний – что он и сделал. Токмо министр Пехлин, Цейц, Великий князь и она сама знали об оном распоряжении. Великий князь подписывал то, что постановляла Великая княгиня Екатерина Алексеевна. Дело Элендсгейма, однако, оставалось в руках Брокдорфа. Он не спешил с его окончанием, ибо, понятное дело, весь смысл затеи с арестом был в том, что он хотел показать свое влияние на Великого князя.

Совершенно неожиданно умер Пехлин, министр Великого князя по голштинским делам. Великий канцлер граф Бестужев, зная о его болезни и предвидя его смерть, посоветовал Екатерине Алексеевне просить у Великого князя выписать на его место некоего Штамбке. Великий князь дал ему подписанный приказ работать вместе Великой княгиней. Благодаря оному распоряжению княгиня Екатерина могла свободно сноситься с канцлером, который Штамбке доверял.

Тем временем военное наступление русской армии продолжалось. Прусский фельдмаршал Левальд был разбит, и открылась возможность идти на расположенную недалеко столицу Восточной Пруссии – Кенигсберг. Однако фельдмаршал Апраксин, напротив, отдал приказ возвращаться в Прибалтику, объясняя свои действия недостатком продовольствия, большими потерями и болезнями в войсках. Сей маневр породил в армии и в Петербурге слухи о его измене.

– Не знаю, что и думать по поводу его отступлений, – говорил Екатерине Бестужев, напряженно всматриваясь в переплетенные пальцы рук. Он то их сжимал, то разжимал и долго рассматривал свои ногти. – Я вижу, он более заботится о своих удобствах. На что ему нужны были несколько приватных обозов с кухней, постелью, посудой, прислугой? Таков разве должон быть генерал армии?

– Может быть, не поздно еще что-то предпринять?

Екатерина сидела в глубоком кресле кабинета канцлера и наблюдала за обеспокоенным Бестужевым.