Век Екатерины Великой

Вернувшись в свои покои, тут же, через своего камердинера Василия Шкурина, Екатерина передала записку Станиславу-Августу с сообщением о происшедшем разговоре. В ней Великая княгиня советовала своему фавориту собрать все свое актерское мастерство и повиниться перед Великим князем. Как раз в самом конце июня в Петергофе устроили бал в честь именин наследника и Петра Великого. Понятовский, сговорившись там с Елизаветой Воронцовой, пришел в «Монплезир», где были апартаменты Великого князя и его жены, и во всем сознался. Каково же было его удивление, когда в ответ он услышал лишь смех:

– Ну, не большой ли ты дурак, что не открылся мне вовремя! Коли бы ты повинился, не произошла бы вся сия распря!

Понятовский согласно кивнул головой, подумав про себя, что после именин князь не в себе – скорее всего, как всегда, перебрал крепкого вина. Видно, так оно и было, понеже тут же Петр Федорович пошел в спальню своей жены, вытащил ее из кровати, – шел второй час ночи, – и привел ее в одной рубашке к Понятовскому и Воронцовой.

Собственноручно всех ласково усадив, он потребовал, перемежая каждое свое слово смешками:

– Ну, рыцарь, расскажи нам всем еще раз, как ты попался в руки нашему Тайному государственному деятелю, Александру Шувалову.

Понятовский, находившийся, как и Екатерина, в большом напряжении, смутился и, вынужденно смеясь, рассказал и как допытывался признания инквизитор, и как он не хотел признаваться, с кем на самом деле провел время, и как в конце концов признался.

– Что ж, – сказал Петр, – раз так случилось, что поделаешь… А все Романовна! Она заставила меня преследовать вас. А зачем?

– Вот и хорошо, что все так закончилось! – захлопала в ладоши Воронцова и звучно поцеловала Петра.

Вчетвером они стали болтать, смеяться, играть друг с другом. Разошлись токмо к утру.

С тех пор Понятовский приезжал вечером и поднимался по потайной лестнице в комнату Великой княгини, где уже находились Петр Федорович с Елизаветой Романовной. Они ужинали вместе, после чего Великий князь, уводя свою фаворитку, Елизавету Романовну, говорил им:

– Итак, дети мои, думаю, я вам более не нужен.

Дверь за ними закрывалась, и каждый раз Екатерина, и Станислав несколько минут приходили в себя, говоря что-то наподобие:

– Ну не сумасшедший ли он?

– Не странный ли сон снится нам?

Великая княгиня сама не могла понять, как она решилась на такое откровенное признание связи с Понятовским. Пожалуй, сыграли свою роль отчаяние, отвратительное обхождение мужа да открытая демонстрация любовных отношений с Воронцовой. Много лет подряд, в бессонные ночи, она обдумывала положение своих дел с Петром, словно бы разговаривая с кем-то вторым в себе. Сия вторая Екатерина советовала первой, в пику Великому князю, тоже завести полюбовника. На возражение Екатерины, мол, ее могут навечно сослать за сие в монастырь, вторая Екатерина подсказала, что у Петра Федоровича характер некрепкий, трусоватый, пусть и гневливый, но отходчивый. Стало быть, правильно выстроенный разговор смутит его и заставит прийти к нужному ей решению. Так и случилось в отношении Понятовского, чему Екатерина несказанно обрадовалась. Она похвалила себя за умение продуманно действовать и побеждать. Таким образом, связь, могущая погубить ее, напротив, дала ей больше свободы во встречах со своим фаворитом.

* * *

Роман Великой княгини с графом Понятовским все крепче привязывал их друг к другу. Красивый, с необычайно породистым лицом, высокородный поляк, с недавних пор – дипломат-министр, преследовал Великую княгиню, где токмо мог. Скажи она ему пройти ради нее полмира, он бы без сомнений сделал оное. Единственно, в чем не была уверена Екатерина – сможет ли жизнь положить ради нее.

«Навряд ли, – думала она, поглаживая свой увеличившийся живот. – Слишком Станислав мягок и добр».

Новая беременность не радовала ее. Екатерина вздохнула: «Такие жертвы, ради графа Понятовкого…» Но вспомнив, как он отреагировал на известие о беременности, смягчилась.

Новость сия оказалось для графа нежданной. Он округлил глаза и опустился перед Екатериной на колени. Обнял, расцеловал ей живот. Поднявшись, посадил ее на колени и, виновато улыбнувшись, возбужденно зашептал ей всякие глупости:

– Я такого счастья не ожидал! Ты родишь мне сына!

– Дочку, сын у меня есть уже.

– Конечно, дочку! – мгновенно согласился пан Станислав. – Ах, как я ее буду лелеять!

– Коли ее не заберут от меня, как Павла, – саркастически заметила Екатерина. – Тогда увидеть дитя можно будет токмо раз в неделю.

Станислав тут же отрезвел от своего счастья. Озадаченно посмотрел ей в глаза, пытаясь понять, не шутит ли, и смущенно спросил:

– И нельзя ничего учинить?

Он опустил голову. Голос его прозвучал так жалобно и просительно, что Екатерина пожалела его.

– Даже не знаю, – она помолчала, потом, тряхнув головой, сказала: – Боже мой, граф! Дайте мне сначала выносить дитя, а уж тогда посмотрим. Я еще не ведаю, как законный муж на оное посмотрит. Может быть, он сошлет меня, неверную жену, в далекий сибирский монастырь.