Век Экклезиаста (СИ)

Но как близко не блуждала бы смерть, Ричи никогда не видел её облика. Быть может, временами представлялось ему, она могла бы даровать то мрачное вдохновение, питавшее творцов ушедшей эпохи, и Ричи нередко представлял свой фронтиспис в окружении зубастых и глазастых щупалец или просто с сидящим на его голове вороном. Но новый век исказил образ и самого древнего врага человечества, превратив смерть в поход за продуктами, в поездку на работу, в тихоокеанский уик-энд: никаких больше выносимых из дома гробов, никаких очерченных мелом на асфальте силуэтов в неспокойном районе мексиканского гетто, никаких болот Пашендейля, никаких холерных эпидемий в армейских лагерях - только коррекционные госпитали, пребывание пациентов в которых зачастую ограничивается двумя днями, только офисы подготовительных служб при реинкарнационных агентствах и, как неотъемлемая часть их общего комплекса, крематории, где, получив коробочку с прахом предка, отправившегося на аудиенцию с изумрудом, его родственники, под брызги шампанского, в ожидании скорого возвращения счастливца, поедают на пенной вечеринке гуся, приготовленного прямо на погребальном костре. Ричи же интересовал радикально иной образ Жнеца, но, имея о нём представление сугубо поверхностное, не подкреплённое личными наблюдениями, мечтатель Строубэк вынужден был довольствоваться неясными, размытыми многообразием историй и описаний, представлениями о самой значимой фигуре истории, мечтая однажды стать случайным свидетелем аэромобильной аварии или, в крайнем случае, увидеть собаку, угодившую под колёса.

Поиски старого имиджа смерти, а также вдохновение от любимого фильма его детства, "Зомби, повешенный на верёвке от колокола-6", однажды привели Ричи к написанию первого текста, едва дотянувшего до объёма романа. Уйдя в творческий запой на четыре месяца, он ел, пил, спал и испражнялся, не покидая компьютерного кресла, пока точка последнего предложения не ознаменовала окончание его магнум опуса. Но, пройдя по собственному тексту глазами свежеиспечённого критика, Ричи впал в безутешный траур, осознав всю фальшивость и детскую наивность резиновых слов, ненавистную простоту и избитость использованных оборотов, слабоумие главных героев, имбецильность их поступков и аденомиозность диалогов. Он удалил злосчастный файл, отправив его в корзину, а после избавился и от самой корзины, ликвидировал её системно. Распечатанные страницы своего романа под покровом ночи Ричи вынес из дома и выбросил в мусорный контейнер, где угрожающе тлели остатки чьего-то неаппетитного ужина. Завалившись спать в упадническом, разбитом расположении духа, и будучи изнасилованным никогда не запоминающимися снами во все отсеки черепной коробки, он проснулся с рассветом зари, чтобы, выглянув в окно, продлить наяву истязавший его кошмар: бродячие собаки за ночь растащили по кварталу выброшенную им бумажную стопку, и теперь все газоны, парковочные места и деревья были обклеены страницами его произведения, пропитанными утренней росой. И всё бы ничего, но на каждом листе Ричи предусмотрительно, дабы уберечься от назойливых параноидальных пиратов, оставил свою подпись и фамилию, что грозило ему, как минимум, административным взысканием по неопровержимой статье вандализма, а как худший вариант - общественным осмеянием. Последствия собачьей рекламной кампании обошлись Ричи в полтора часа уборочных работ и лёгкую простуду, которую он решил не воспринимать как минус в свете крайне удачных обстоятельств, оставивших всех возможных свидетелей его посрамления этим утром в тёплой постели.

Возвратившись домой, Ричи принялся раскладывать намокшие страницы по порядку, морально готовясь обнаружить недостачу. Худшие его ожидания оправдались незамедлительно: книга, словно по всемирному гнусному заговору, лишилась последней главы, чьё содержание, по больше части, и вывело Ричи из себя днём ранее, заставив уничтожить плоды своего четырёхмесячного труда. Прошлявшись по кварталу до обеда, он пытался обнаружить недостачу, однако с улиц исчезли все следы бесплатной ночной рассылки его текстов, и Ричи оставалось лишь надеяться, что они нашли вечный покой в зловонном чреве поглотившего их мусоровоза. Отныне его начала преследовать иная мания - мания незаконченной истории. Так, одним сопливым осенним вечером, закутавшись в плед, усевшись на подоконнике и хорошенько набравшись глинтвейна, писатель Строубэк закончил последнюю главу, и, пока его разум, трезвеющий с каждой минутой от осенней прохлады, не изменил принятых ранее решений, Ричи отправил в редакцию городского литературного журнала "Мурддраал" свой текст, гордо озаглавленный "Вопли беспризорных шлюх, раздираемых ржавой кладбищенской цепью".