Век Георгия Арбатова. Воспоминания

Во-первых, максимально возможное использование американского научно-технического лидерства для экономического развития нашей страны, преодоления «комплексного застоя».

Во-вторых, достижение прочной и необратимой разрядки международной напряженности, деэскалация ядерной угрозы. Будучи фронтовиком, Георгий Аркадьевич яснее других понимал, что приоритетом приоритетов было предотвращение военного конфликта с США, ибо это самое ужасное, что может случиться. Однажды Георгий Аркадьевич так сформулировал эту позицию, когда в очередной раз он упрекнул меня за слишком тесные и близкие дружеские отношения с некоторыми известными диссидентами. Он сказал мне с наигранно-серьезным дружелюбием: «Ты чего занимаешься внутренними делами? Тебе что, не  нравится то, что мы предлагаем, что мы стараемся сделать во внешней политике?» Я ответил: «Конечно, мне это нравится, я с удовольствием работаю в этой области». «Вот и занимайся внешней политикой», – назидательно проворчал Георгий Аркадьевич. Только позднее я узнал, что он многое сделал для того, чтобы я смог остаться в Институте.

Я чувствую неловкость, поскольку довольно много говорю о себе, а не о Георгии Аркадьевиче. Проблема в том, что мне хочется включить в рассказ об Арбатове то время, в которое ему пришлось работать и без которого непросто понять и  оценить его как личность. Это был человек незаурядного ума и уникального жизненного опыта. Что касается ума, то я бы характеризовал его интеллект как ум человека очень гибкого и очень глубокого одновременно. Он был достаточно гибок, чтобы понимать и тонко чувствовать возможности и  пределы конструктивных и  позитивных действий и вполне на уровне той глубины, которая позволяет соизмерять потребности повседневности с более глубинными и  долговременными процессами в развитии мира и  страны. Он не любил абстрактных рассуждений. B какой-то мере был стихийным материалистом и, по-марксистски, критерием истины считал прежде всего практику. Но при этом он, несомненно, имел твердые базовые нравственные императивы, которыми он не мог и не хотел поступаться. Именно этими императивами были продиктованы его жизнь, его судьба.

Его личное восприятие мира во многом было связано с  тем, через что он прошел. Георгий Аркадьевич был человеком, в  семье которого были репрессированные люди. Он хорошо знал, что это значит. Он знал не понаслышке, что такое варварские методы решения политических проблем, всеми силами их ненавидел и понимал, что с таким варварством надо бороться и  не допустить повторения в  нашей стране ничего подобного. Его молодые годы пришлись на  страшное время первых лет Великой Отечественной войны, он провел большую часть войны на фронте. Арбатов – человек того же поколения, что и замечательный поэт-фронтовик Давид Самойлов, который создал поистине бессмертные строки:

Перебирая наши даты,
Я обращаюсь к тем ребятам,
Что в сорок первом шли в солдаты
И в гуманисты в сорок пятом.

Георгию Аркадьевичу было суждено стать частицей и воплощением нашей военной легенды. Ведь он был участником парада на Красной площади в ноябре 41-го, а не парада в победном 45-м, что само по себе исключительно почетно, но все-таки в 41-м до Победы было еще очень далеко… Он был одним из первых командиров батарей знаменитых «катюш». Его военная судьба сыграла ключевую роль в формировании в нем, в его душе уникального сочетания, я бы сказал, неразрывной связки между чувством патриотизма, сопричастности с жизненными интересами своей страны и,  одновременно, стремлением любой ценой и невзирая ни на какие усилия, а иногда и на прямой риск, отстаивать приоритет мирного курса, мирной ориентации в выборе альтернатив для обеспечения безопасности своей страны.

Георгий Аркадьевич прекрасно понимал, что настоящая, прочная безопасность страны и мира немыслимы без каких-то базовых предпосылок, которые надо создавать, и в этом смысле внешняя и внутренняя политика теснейшим образом связаны. Он был убежден, что необходимо добиться серьезных конкретных результатов упрочения международной безопасности, как ядерной, так и в более широком аспекте. Поэтому он всячески поощрял расширение сфер исследовательской тематики Института, включая в  нее и  важнейшие аспекты европейской безопасности, и (что особенно было близко исследовательским интересам) отношения в глобальном «треугольнике» СССР–США–КНР.