Век Георгия Арбатова. Воспоминания

В 1990-м – начале 1991-го Георгий Аркадьевич пытался склонить его и Горбачева к примирению, считая их конфликт очень опасным для страны. Но из этого, к сожалению, ничего не  вышло. После августовского путча и избрания Ельцина президентом Российской Федерации Георгий Аркадьевич продолжал давать ему советы, которые все чаще расходились с настроем нового президента и его окружения. Во время первого официального визита Ельцина в США (июнь 1992 г.) он попросил меня передать тому свое личное письмо, с которым дал мне ознакомиться. В письме были две основные темы: проблема кадров президентской команды и  угроза коррупции. Ельцину предстояло важное выступление на совместном заседании обеих палат Конгресса, и Георгий Аркадьевич хотел, чтобы в  нем был взят верный тон. Он советовал Ельцину выступить в роли объединителя страны, не перечеркивающего все ее прошлое и протягивающего руку примирения своим политическим оппонентам. А это значит – не бояться привлекать на руководящие посты опытных работников советского времени (включая коммунистов), ибо других квалифицированных и проверенных кадров в стране просто-напросто нет. Надо менять и свое окружение, писал он, поскольку «у Вас есть команда для захвата власти, а не для управления страной». Это поможет предотвратить и  расползание коррупции, которая при попустительстве грозит превратиться в настоящую гангрену власти. Очень важно, подчеркивалось в письме, искоренить ее в самом начале, пока она не приобрела системного характера. Борис Николаевич сунул письмо в карман, и эти разумные советы остались втуне. Вместо этого в своей речи в  Конгрессе он обрушился на коммунизм и  все советское прошлое, обещая похоронить его раз и навсегда. Зато эта поза могильщика «империи зла» очень понравилась американской публике.

В дальнейшем Георгий Аркадьевич упорно боролся с  политикой «шокотерапии» – как в записках Ельцину, так и публично. Он видел, что она ведет к обнищанию десятков миллионов людей, чревата социальным взрывом и стихийным массовым протестом, который могут оседлать правые силы. Ему претили доктринерство доморощенных «рыночных фундаменталистов», их равнодушие к нуждам простых людей. Но  эти опасения были не ко двору ни в Кремле, ни в Белом доме. Отношения с Ельциным вскоре сошли на нет.

Все это показывает, что для Георгия Аркадьевича интересы дела были важнее сохранения расположения начальства – редкое качество в любые времена. Власти к нему мало прислушивались, а жаль! «Хороший человек в часто плохой системе»,  – так написал о нем в своей рецензии на  английское издание книги Георгий Аркадьевича «Система» известный американский советолог Стивен Коэн. Кто знает, как сложилась бы судьба этой системы, если бы в ней было больше людей, подобных Георгию Аркадьевичу Арбатову.

Георгий Арбатов – человек эпохи

Л.И. Евенко

Георгий Аркадьевич Арбатов был одним из самых значительных и ярких лидеров «брежневской эпохи». Я был принят в  Институт США в ноябре 1968 г. переводом из МИНХ им.  Плеханова. Несмотря на мой молодой возраст (27 лет), меня не побоялись взять на должность старшего научного сотрудника, что для «Большой академии» совершенно нетипично. Но Г.А. Арбатов формировал команду из людей, выделяющихся из средней массы, преимущественно молодых. Эта команда была «арбатоцентричной», где Георгий Аркадьевич был естественным и непререкаемым лидером, обладающим не только авторитетом, но и необыкновенной харизмой. Он не был многословным, но каждое его слово подкупало своей глубиной, точностью, необыкновенной честностью и  убедительностью. Мы верили Арбатову и  в  Арбатова. Я пришел в Институт совсем не из сообщества международников, а с кафедры экономической кибернетики – сферы приложения математических методов в экономике, а в 60-е гг. явно противостоящей догматической советской экономической науке и практике.

Однако первый мой урок от Арбатова состоял во фразе «Мы не Институт США, мы Институт СССР». В этом был его главный секрет, подтвержденный всей его жизнью, биографией. Все его окружение состояло из исконно русских (независимо от национальности) людей, патриотов в высшем смысле этого слова, толерантных, открытых миру, чувствовавших себя естественно на  любых широтах. Мы в достаточной степени понимали, уважали и по-своему любили Америку, сознавая и ее величие, и ее недостатки, прежде всего на политическом и идеологическом уровнях, в меньшей степени на уровне человеческих отношений. Американцы, приезжавшие к нам и встречавшие нас у себя, не становились в позу нападающих или обороняющихся, понимая, что в  атмосфере арбатовского Института это просто неуместно.