Век Наполеона

24 июля Шелли взял Клэр и Мэри с собой в поездку в Шамони в Савойе. В тот день они потерпели неудачу, а на следующий день преуспели в попытке добраться до Мер-де-Глас. Возвращаясь в Швейцарию, они остановились в монастыре Шартрез в Монтенверсе. Под своей подписью в гостевой книге — раздраженный благочестивыми записями перед своей собственной — он написал по-гречески: «Eimi philanthropos demokratikos t'atheos te» (Я — человеколюбец, демократ и атеист).81 Когда Байрон вскоре после этого остановился на том же месте, он вычеркнул слово «атеос», опасаясь, что оно будет использовано против Шелли в Англии. Так и случилось.82

29 августа Шелли, Мэри и Клэр уехали в Англию. Байрон передал Шелли рукопись «Шильонского узника» и III и IV канты «Чайльд Гарольда» для передачи издателю Джону Мюррею. Сам Шелли, занятый Мэри и Клэр, привез только «Гимн интеллектуальной красоте» и оду «Гора Блан: Lines Written in the Vale of Chamouni [Chamonix]». Эта ода почти так же запутана, как и ледяные ручейки, которые вьются по горным склонам к Мер-де-Глас. Впечатления Шелли были столь многочисленны и разнообразны, что он не мог дать им четкого выражения; и хотя какое-то время он думал о возвышающейся массе как о голосе вордсвортовского Бога Природы, он вернулся к ощущению холодной безбрежности, презрительно молчащей перед всеми человеческими суждениями.

В «Гимне интеллектуальной красоте» также прослеживается влияние Вордсворта, но «предчувствия бессмертия» Шелли вскоре исчезают. Он задается вопросом, почему существует как тьма, так и свет, как зло, так и добро. Он мечтает о том, что человек еще может быть спасен благодаря углублению и расширению эстетического чувства, стремлению к прекрасному в мыслях и делах, а также в плоти и форме:

Я поклялся, что посвящу свои силы
Тебе и тебе — разве я не сдержал клятву?…
…никогда радость не украшала мое чело
Не связывая себя надеждой, что ты освободишь
Вырвать этот мир из мрачного рабства,
Это ты — ужасная прелесть,
Дай то, что не могут выразить эти слова.83

В конце концов попытки Вордсворта, Байрона и Шелли найти доброжелательного друга в природе потерпели крах перед ее спокойным нейтралитетом. Вордсворт капитулировал перед Англиканской церковью, Байрон и Шелли — перед отчаянием.

IX. УПАДОК В ВЕНЕЦИИ: БАЙРОН, 1816–18 ГГ

В сентябре 1816 года Хобхауз приехал из Англии и вместе с Байроном совершил обширное путешествие по Швейцарским Альпам. В октябре они пересекли их в Италии. Их хорошо приняли в Милане; образованные итальянцы почитали Байрона как величайшего из ныне живущих поэтов Англии и ценили его явное неприятие австрийского правления в Ломбардии. Он занял ложу в Ла Скала. Стендаль видел его там и описывал его с восторгом: «Я был поражен его глазами….. Я никогда в жизни не видел ничего более прекрасного и более выразительного. Даже сегодня, если мне приходит в голову мысль о том, какое выражение должен придать гению великий художник, передо мной сразу же возникает эта возвышенная голова….. Я никогда не забуду божественное выражение его лица; это был безмятежный воздух силы и гения».84

Поэт и его друг добрались до Венеции 16 ноября 1816 года. Хобхауз оставил его для спешного осмотра достопримечательностей, а сам вскоре отправился в Рим; Байрон снял жилье в боковой улочке у площади Сан-Марко и сделал любовницей жену своего хозяина, Марианну Сегати. Тем не менее он нашел время закончить «Манфреда» и (в сентябре 1818 года) начать «Дон Жуана», в котором он перешел от мрачной, романтической, самовлюбленной задумчивости к веселой, юмористической, реалистической сатире.

Манфред, конечно же, снова Байрон, теперь замаскированный под меланхоличного мизантропа в готическом замке. Чувствуя «сильное проклятие на своей душе» и размышляя о своих грехах, он вызывает ведьм из их альпийских логовищ и просит у них один дар — забвение. Они отвечают, что забвение приходит только со смертью. Он поднимается на Юнгфрау и видит в поваленном молнией сосновом дереве символ самого себя — «попорченный ствол на проклятой скале, которая лишь дает ощущение распада». Он ищет смерти, пытаясь прыгнуть со скалы; охотник останавливает его, приводит в горный домик, предлагает согревающее вино и спрашивает о причине его отчаяния. Манфред, приняв вино за кровь, отвечает словами, которые можно принять за признание в кровосмешении: