Век перевода. Выпуск 2

Коль я погибну, думай лишь о том,
Что стал навек английским утолок
Вдали, за сотни миль, в краю чужом,
Где в прахе тучном клад бесценный лег.
Он Англией рожден был и взращен,
Ее частица, плод ее любви.
Он, воздухом и солнцем освящен
Английским, дух ее носил в крови.

Знай, это сердце, прочь отринув зло

И слившись с вечным пульсом, навсегда
Всё сохранит, что Родина дарила:
Счастливых дней мечты, и душ тепло,
И юные веселые года
Под светом мирных звезд отчизны милой.

ДЖОЗЕФ (ДЖО) КОРРИ {120} (1894–1968)

Сонет

Я в классиках не очень-то силен.
Что Данте, что Гомер? Лишь имена.
А Тир и Троя — что-то из времен
Старинных. И когда мне не до сна,

Мой голос хриплый о простой любви

Поет — о том, что знаю, — о простых
Девчонках — Боже их благослови! —
И мало проку от рулад моих.

Спою-ка я еще! А вдруг — как знать —

Я в песенке о той, что мне мила,
Смогу с косноязычьем совладать?
Любви по силам всякие дела.

Черт побери, ведь сколько было тех,

Кто парой строчек заслужил успех!

ЯКОВ ЛАХ {121}

ИЕГУДА АМИХАЙ {122} (1924–2000)

«Высокие ветра текут над нами…»

Высокие ветра текут над нами
и даже не касаются листвы.
Вот разве только облака быстры
и рябь струится нашими тенями.

Транжирят брызгалки — рука легка —

предшественников достоянье — воду
в угоду травам, птицам, небосводу
и нам с тобой чуть-чуть. Издалека,

с холодных гор спускается туман,

ползет во прахе, неуклюж, незван,
тоскливо думу думая одну.

И морю близкому, что заслонил курган,

катить вовек нутро свое по дну
на берег, что и так настроен на волну.

Юный Давид

Когда победный первый гул затих,
Давид вернулся в общество ребят,
они в кольчугах новеньких своих
по-взрослому держались все подряд.

Охриплый смех и по плечу шлепок.

Кто сплевывал, а кто — бранился на чем свет.
Давид же, позабыт и одинок,
впервые понял, что других Давидов нет.

И Голиафову башку куда девать?

О ней он будто начал забывать,
хотя еще за волосы держал.

Тяжелый и ненужный матерьял.

И птицы вдаль кровавые плывут,
не слыша, как и он, вопящий люд.

Гора Сион

В смятении всё на дыбы взвилось
внезапно перед каменной стеной —
псалмы, ступени, проволоки ость,
могильники и кипарисов строй,

что знали обо всем, но замерли, когда

стреляли из молитвенных рядов
очередями плача. И без дальних слов
шофары[12] не оставили следа

от бывшей тишины. Лишь высилась стена,

монашеское доносилось пенье,
и минарет за церковью Успенья

уже не целил ввысь — макушка снесена.

Но выстлали они ковровый разноцвет
Давиду своему, которого там нет.

НАТАН ЗАХ {123} (р. 1930)

«Человек что трава его дней…»