Веха

И это ещё было не самым страшным. Решением райкома партии было решено, почти весь скот раздать на частные подворья, взяв расписки с хозяев, которые с этой минуты несли за это поголовье непосредственную ответственность. Недаром же в народе есть такая поговорка – Голь на выдумки хитра! Вот эта самая голь, засевшая в кабинетах, и решила снять с себя ответственность, переложив проблему на плечи крестьян. Нам тоже привели одну лошадь. Хорошо хоть так! Всё-таки Пётр Емельянович поддерживал нашу семью, и старался хоть как-то оградить нас от больших проблем. Василию досталась корова, также по одной голове, развели и почти во все дворы, где держали скот. Наш дед Иван скотину не держал, ему и не приводили, да и стар он уже был. Нашей деревне ещё повезло, а в Беловске и Близнецах, размещали по две головы коров, или лошадей. Таким образом, в начале декабря, ферма и конюшня осиротели, а к Новому Году умер и наш Еремей, которого очень любили во всей округе.

После того случая с Архангельском, от него ушла невеста и, выйдя замуж за приезжего, уехала с ним, не дождавшись своего Еремея. Еремей, оставшись инвалидом на всю жизнь, так же всю жизнь прожил одиноким, вкладывая всю свою любовь нам, детям, и лошадям. Он и жил почти всё время в конюшне, а когда не стало лошадей, он заскучал, и в скорости умер.

Все говорили о приближающем голоде, но мы, детвора, этого пока не осуществляли, не понимая, почему взрослые постоянно шушукались при встречах, или в доме, сидя за столом. В середине января в нашей деревне, и не только, стали появляться ходоки. В основном это были женщины, и как правило с детьми. Их принимали и кормили, отрывая от себя. Они и рассказывали о том, как стало голодно в городах, да и сёлах на западе области. Это были места лесистые, в них свирепствовали банды кулаков, которые не захотели мириться с положением дел. Постоянные набеги на деревни, убийства активистов и их семьи, а также продразвёрстка, довели огромное количество людей до нищеты, которые стали бросать свои дома, и идти на поиски пропитания. А мы думали, что у нас тяжелее всех.

Отец так и не рискнул ехать на заработки, оставив семью в такой ситуации. Но он частенько ездил в Почеп, подвозя людей, или какие грузы, зарабатывая таким образом хоть какую копейку. Ездить было далеко не безопасно и многие этого искренне боялись, но наш отец был бесшабашным, постоянно возил с собой ружьё и топор, спрятанные под полушубком, который отец расстилал себе под низ, а сверху укрывался тулупом. Как правило такие поездки занимали два, а то и три дня, всё зависело от того, для чего его нанимали.

Однажды, это было в середине февраля, к нам попросились на ночлег мать с девочкой, лет десяти. Отец привёл их в дом всех в снегу и обессиливших. На улице завывала метель, время было уже позднее, и начинало темнеть. Если бы они остались в поле, и не успели дойти до деревни, то погибли бы неминуемо.

В доме у нас было тепло от жаркой печи. Мать недавно приготовила свежий хлеб, и в доме стоял пьянящий запах, от которого им стало дурно, и девочка потеряла сознание, а женщина опустилась на лавку возле окна и расплакалась, закрыв лицо руками.

– Осподи! Сердешная ты моя! – запричитала мать, пытаясь помочь девочке и женщине раздеться. Дуся принесла нашатырь и, смочив тряпочку им, сунула девочке под нос.

Девочка пришла в себя и, прижавшись к своей маме, испуганно смотрела на нас широко раскрытыми глазами. Наконец нашей маме, с помощью Дуси и отца, удалось их раздеть и усадить за столом. Потом она достала из печи чугунок с тушёной картошкой, Дуся принесла сала, огурцов, капусты и помидор. Поставила огромную миску с простоквашей. Через несколько минут на столе появились варёные яйца, и хлеб. Хлеб, с которого не сводили жадного взгляда наши гости. Они и не скрывали, что больше всего на свете хотят именно хлеба. Отец отломал по большому куску и протянул их женщине с ребёнком. Я никогда не видел до этого момента, чтобы можно было с таким остервенением есть. Они не жевали, а глотали куски, которые просто рвали зубами.

Потом отец подошёл к женщине, положил ей руки на плечи и сказал. – Ты не торопись! Вас же никто не гонит! Сейчас все повечёрием и ляжете на полати спать! Вы откуда сами-то?

Женщина проглотила застрявший кусок хлеба, и чуть слышно произнесла. – Скажуще!

После этого она остановила свою дочь и, подождав, когда мы все уселись за столом, добавила. – Мы уже неделю ничего не ели! На ради Христа, извините нас!

– Да вы успокойтесь! – произнёс отец и снова спросил. – Так откуда вы? И как вас кличут?

– Скажуще! – снова промолвила женщина, и добавила. – Я Марфа, а дочка Света.

– Ну, ладно, Марфа! Не желаешь говорить, откуда ты, не надо! Мы подождём, когда ты скажешь! – сказал отец и уселся на своё место.

Ели молча, поглядывая на гостей и не понимали, почему они не хотят говорить сразу, откуда родом. После ужина их разморило до такой степени, что они еле залезли на полати.

– Марфа! – вновь спросил женщину отец. – Ну, так откуда вы пришли?

– Скажуще! – ответила женщина и уснула мёртвым сном.