Велесова ночь

Secundus, тому, кто мог поживиться на смерти. В данном случае полагались наследники: черная вдова, например. Были ли наследники у Варвары? Вспомнила про ее загадочную сестру Марфу Бусыгину. Только той вход в поместье был воспрещен, так что единственная наследница отпадала.

Tertius: вне двух кругов остались другие участники драмы: итальянцы и многочисленная дворня. Все было слишком и слишком непросто. Одно дело задавать вопрос: "Is fecit, cui prodest", (Совершил тот, кому это выгодно), другое – найти среди множества людей, кому смерть Варвары была необходима и полезна, единственного или единственную, который от желания перешел к действию.

Анна тоскливо посмотрела в маленькое окошко своей горницы. Ей просто необходимо было развеяться. Но дождь как зарядил с утра, так и не думал останавливаться. Совсем осеннее ненастье заволокло небо тучами. В такую погоду дороги в Москве развозило так, что непривычному человеку запросто можно было провалиться по колено. Сколько раз уж наказывали посадским: починить тротуары. Но воз оставался и ныне там. Посадские ссылались то на дороговизну дерева, словно леса кругом не было, то на другие подати, сыпавшиеся словно из дырявого кармана. Москва и в самом деле напоминала одну большую стройку. Перестраивали дворец, под руководством Аристотеля Фиорованти возводили заново Успенский Собор, укрепляли кремлевские стены. От Великого князя не отставали именитые бояре. Дедовское, родовое, топором рубленное казалось уже недостойным новых времен.

"Скорее бы уж зима пришла", – неожиданно для самой себя подумала Анна. На самом деле, с первыми морозами все вокруг менялось до неузнаваемости. Снег прикрывал грязь, нечистоты и бурьян на пустырях. Непроходимые осенью дороги превращались в гладкие мостовые. Даже плохонькие домишки, надев снеговые шапки становились словно повыше и посимпатичнее. Москва прихорашивалась как невеста перед свадьбой, нарядившись в цвета, которые, казалось, были созданы для нее: белый и золотой. От размышлений Анну оторвала Василиса, куницей проскользнувшая в покои. С несвойственной робостью ее верная служанка затеребила край цветастого платка и умоляюще посмотрела на боярыню. Это означало одно: хотела попросить у своей барыни очередной милости, но не решалась.

– Что случилось, Василиса? – не выдержала первой Анна.

– Я, боярыня, жалованье мое хотела вперед попросить, – решилась, наконец, Василиса.

– А где все, что я тебе дала за этот месяц? – удивилась Анна. – Вроде бы обновок я на тебе не замечала, на питание ты ничего не тратишь, драгоценностей я на тебе не видела.

– Правда твоя, боярыня, на благое дело! – с оттенком гордости ответила карлица.

– Какое еще благое дело? – строго спросила Анна, подозревая худшее.

– Это все Осип, – зачастила служанка. – Вы не подумайте, боярыня. Осип – святой, праведный человек. Не для себя, а для нищих да болезных старается. Вот я ему тоже помогаю. Мне-то деньги ни к чему…

– Этот твой Осип-певчий? – с оттенком безнадежности в голосе поинтересовалась Анна.

– Певчий, и так сладко поет! – мечтательно вздохнула Василиса. – Но вы не подумайте, боярыня, он – святой человек. В жизни такого встречать не приходилось…

Тут придется объяснить, что безнадежность в голосе Анны прозвучала не зря. Третьей по силе, после музыки и пения, страстью Василисы были молодые и сладкоголосые певчие. Все средства уходили на поддержание в довольстве и сытости очередного любимчика. Взамен карлица почти ничего не требовала – лишь бы пел. Она любила их совершенно платонической и бескорыстной любовью. Хотя певчие всегда оказывались неблагодарными мошенниками и отменными жуликами. И когда очередной прохвост пытался обобрать до нитки ее верную служанку, Анна приходилось вмешиваться и пресекать нечистоплотные попытки кандидата. То ли карлице не везло, то ли все певчие Московского княжества были отменными пройдохами, да только история повторялась с завидной регулярностью. Поэтому и на этот раз Анна умилостивить себя не дала, а только, подозрительно хмыкнув, потребовала:

– А ну-ка отведи меня к святому человеку!

– Если отведу, дадите мне жалование вперед? – продолжала настаивать на своем карлица.

– Своими глазами твоего святого Осипа увижу, тогда и решу, давать или не давать, – внушительно произнесла Анна, но кошель с монетами к поясу пристегнула, чтобы показать свою добрую волю.

Обрадованная Василиса шариком покатилась показывать "святого Осипа" своей хозяйке. Боярыня поспешила следом, она была полна решимости вывести очередного мошенника на чистую воду. А в том, что Осип был проходимцем, она не сомневалась. Тем более, до Спасопреображенской церкви было совсем недалеко. И, несмотря на дождь, прогулка ей нисколько не помешает.