Велесова ночь

Василиса тоже долго не спала, только мысли ее вовсе не были заняты расследованием. Сначала вспомнилось былое, какое счастье с Матюшей встретиться! Вот не думала не гадала! А еще никак нарадоваться не могла, что ее детский товарищ так высоко поднялся! Хотя ей тоже жаловаться было грех! Василиса своей судьбой была очень даже довольна. Другой на ее месте, жаловаться бы стал да печалиться. Мол, вот ведь неудача, уродкой родиться, а Василисе хоть бы хны. Она, наоборот, считала, что просто-таки удача ей улыбнулась. Как знать, не родилась бы она карлой, то и скоморохам не понадобилась, гнула бы свой горб, а глядишь, давно бы в могилке лежала. А так сначала со скоморошьими ватагами мир повидала, а потом и боярыню свою излюбленную встретила. А сейчас, можно сказать, лучше любой купчихи одета, у великого князя столуется, сама великая княгиня ее, Василису, знает и только недавно парчовым опашнем пожаловала, да еще с горностаем. Чем не жизнь! Правильно люди говорят, не было бы счастья, так несчастье помогло. Так и жизнь Василисина, беда невиданной удачей обернулась.

Единственной заботой Василисы было как судьбу боярыни ее излюбленной устроить! Анна была настолько отрешена от реальной жизни. И вот теперь в голове Василисы возник совершенно идеальный и беспроигрышный план. Она даже чуть не запела от радости, правда вовремя спохватилась и зажала рот рукой. Еще не хватало боярыню свою дорогую будить!

* * *

Нас следующее утра Анна встала пораньше, с час посидела над своими бумагами, потом встала из-за стола, накинула шубку, обвязала голову платком и поспешила в Приказную избу. Стражники с непривычно молчаливой Василисой послушными тенями последовали за ней. В Большом приказе первым делом попросила встречи с дьяком Варфоломеем Томилиным, отвечавшим за разрядный приказ и знавшим почти всех многочисленных дьяков и подьячих в лицо. Дьяк Томилин появился тотчас же. Его сопровождал второй дьяк, которого Анна уже не раз встречала в извилистых коридорах приказного двора. Они представляли собой странную парочку: Томилин – высокий, худой как каланча, говорил тонким голосом и беспрестанно покряхтывал в кулак, второй, представленный как дьяк Почесаев, был гораздо ниже ростом, с огромной круглой головой, таким же круглым животиком и низким глухим голосом, словно из бочки. Они дополняли друг друга: стоило одному закончить, как другой подхватывал и продолжал. На вопрос Анны, помнят ли они Прокопа Холмогорова, ответили не сразу. Сначала призадумались, потом тот, который поприземистее и покоренастее, почесал круглую лысину и неуверенно произнес.

– Вроде как Холмогоров в постельном приказе подъячим начинал…

– Правду говоришь, – оживился Томилин, – в постельном. А там дьяк Соломатин чуть не полвека уже служит.

– Порфирий Афанасьевич – редкой памяти человек, – продолжил Почесаев, – каждую вошку в лицо помнит и любое проишествие одно за другим выстроит. Не может такого быть, чтобы он Прокопа не вспомнил.

– Да только скажет ли, – засомневался высокий, – больно вредный да несговорчивый. В приказной избе всем известно, что если бы не характер, быть бы Соломатину Думным дьяком.

– Это ты, Варфоломей, верно говоришь, Соломатин – голова, в мыслях все дела держит, даже в книги не заглядывает, – поддержал Томилина Почесаев.

– Голова-то, голова, только как у той головы про Холмогорова выведать, ума не приложу, – вздохнул Томилин, – вот что, боярыня, к Соломатину отвести я вас отведу, а там уж сами как-нибудь его разговорите.

Сказано – сделано. Томилин закружился по извилистым коридорам приказной палаты, Анна еле поспевала за ним. Наконец, пригнувши голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, нырнул в небольшое, плохо освещенное помещение, в котором хозяйничал Соломатин. Дьяк оказался маленьким, согнувшимся от тяжести годов стариком неизвестного возраста. Единственной примечательностью его сморщенного личика были три огромные бородавки, которые к тому же удачно расположились на самых видных местах: одна на лбу, вторая – в аккурат посередине носа и третья – на подбородке. Кроме того, судя по всему, старикашка находился в самом боевом настроении. Стоило ему завидеть Томилина с заморской боярыней, уже издали повернулся спиной и с занятым видом начал изучать нечто одному ему ведомое на полках. Томилин робко покряхтел, никакой реакции, потом прокашлялся и, наконец, все-таки решился потревожить напустившего на себя занятый вид дьяка.

– С делом к вам пришли, Порфирий Афанасьевич. Великой княгини боярыня Анна желает с вами переговорить, – проговорил это разом, одним духом, развернулся и был таков, оставив Анну один на один с грозой Приказной избы.

Соломатин окинул подозрительную боярыню изучающим взглядом и враждебно проворчал:

– Что, боярыня, учить нас пришли? Как будто первые дельцы государства нашего дела не знают. Всяк со своим норовом да законом, и все на чужой лад нас переучивать. Да только сами-то дела не знаете, только каркаете, что, мол, в ваших царствах-государствах так не делается.