Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 2

На круглом столе орехового дерева горели свечи. Обед уже заканчивался. Дебора внесла миндальное  печенье. Разливая кофе, она весело сказала: «Здесь, конечно, тыквы не найдешь, а то бы я вам, - она улыбнулась Джону и Еве, - испекла наш, американский пирог. Мама мне рассказывала, дядя Джон, - она подвинула герцогу чашку  с чаем, - что вам он  очень нравился».

-И брага из сиропа кленового, - Джон подмигнул Деборе. «Не говори мне, что вы с мамой ее не пили, вы же не квакеры».

-Пили, конечно, - Дебора присела, - впрочем, у нас, на озере, и виноградник был. Там климат мягкий, несмотря на то, что зимы суровые бывают. А здесь, - женщина вздохнула, - и того нет, приходится изюмное вино делать.

-Все равно очень вкусное, - Ева улыбнулась, - мама мне рассказывала, на Святой Земле она тоже такое ставила.

Пахло пряностями, комната была теплой. Давид, откинувшись на спинку кресла, добродушно велел: «Шмуэль, не сиди с нами за полночь. Нам с тобой завтра три мили на молитву идти, и три мили обратно. И все до завтрака, - он похлопал сына по плечу.

-А что, - спросил Маленький Джон, - здесь еще есть евреи, кроме вас?

-Проезжающие, - Джо рассмеялась, - с кораблей, что в Кейп идут, в Индию.  Свитка Торы у нас нет, конечно. Молимся, как можем, праздники отмечаем. Мацу мы с Деборой  сами печем, его величеству она нравится, кстати.

-Вот же упрямцы, - подумал Джон, - он уже шесть лет, как не император, а все равно, они его все «Величеством» называют. И они, и все французы, что с ним сюда приехали. Ничего, ему недолго жить осталось.

Он искоса посмотрел на сестру - под светло-голубыми глазами залегли темные тени. Джон вздохнул про себя: «Она похудела. Хотя она всегда, как щепка была, тонкая. Дебора в мать, конечно, фигуры у них похожи, хотя она выше. Капитан Кроу за шесть футов был. А Джо..., она усталой выглядит».

Когда прочли молитву после еды, женщины стали убирать со стола. Шмуэль увел Маленького Джона в свою комнату, - показать книги. Давид, спокойно, сказал: «Дядя Джон, мне надо с вами посоветоваться кое о чем. Пойдемте в мой кабинет».

Там было тихо, на рабочем столе стоял простой, оловянный подсвечник, и рядом - открытый том какого-то руководства по хирургии. «Вы садитесь, - попросил Давид  герцога, - садитесь, пожалуйста».

Джон взглянул на короткую, темную, уже с проседью бороду племянника. Герцог, внезапно, незаметно, улыбнулся: «Он на отца, конечно, похож. Такой же здоровый. Сорок лет ему этим годом.  Иосиф тоже рано поседел. Но здесь на Святой Елене, у них жизнь спокойная, впрочем, они и уедут скоро. Пусть в Америку отправляются».

-А как Элишева? - спросил он, закашлявшись. «Как муж ее?»

-Хорошо, - коротко ответил Давид. «Вино их по всей Европе пьют, этроги они даже в Англию посылают. Исаак учится, Элишева пишет, что он очень способный, а Циона тоже акушеркой хочет быть. Дядя Джон, - он протянул руку, - отдайте мне мышьяк. Прямо сейчас».

В кабинете наступила тишина. Джон, вдруг, почувствовал слезы у себя на глазах. «Давид, - сказал он, едва слышно, - Давид, это для меня..., Не для него. Я не знаю, откуда...»

-Неважно, - хмуро проговорил племянник. «Дайте мне мышьяк, и чтобы я больше об этом не слышал. И не просите меня отравить его величество. Я  врач, и никогда таким заниматься не буду. Тем более, он и так тяжело, болен, ему немного осталось».

Давид увидел, как худая рука дяди медленно шарит за отворотом сюртука. «Мне тоже - раздался шепот, - тоже недолго жить суждено, Давид. Я прошу тебя, не лишай меня..., - Джон не закончил, и, сглотнув, замолчал.

-Сидите, - велел Давид. Поднявшись, племянник бесцеремонно обшарил его карманы, выхватив запечатанный конверт. Джон даже не стал сопротивляться. Он опустил седую голову в ладони. Набрав воздуха, почувствовав, как всегда, острую боль в груди, герцог стал кашлять.

-Дай, - попросил Джон, - дай мне умереть, Давид. Ты же врач, ты можешь...

-Пока я здесь заведую госпиталем, - угрюмо отозвался доктор Кардозо, - на вверенной мне территории никто не умрет от моей руки. И никто никого не отравит, понятно вам, дядя Джон? Ваше здоровье - это моя ответственность, и я не позволю вам покончить с собой.

Джон, поднялся, опираясь на трость, и выругался: «Я у тебя и спрашивать не буду, щенок. Твой отец...»

Давид тоже встал - он был на две головы выше Джона.

-Хватит! - яростным шепотом сказал мужчина. «Мой отец был моим учителем, я с ним оперировал за одним столом, и спал в одной палатке. Он говорил, что жизнь-  это величайшая ценность, дядя Джон, и не нам решать,  как и когда ее прекратить. Оставьте моего отца в покое, он бы не стал давать яд ни вам, ни..., - Давид осекся,  и они услышали стук в дверь.

-Давид, - озабоченно сказала Дебора, - пришел камердинер его величества, говорит, что ему плохо.

Давид взял подсвечник. Сняв сюртук, натянув рабочий, холщовый халат, он положил конверт с мышьяком в пепельницу. Врач поднес огонь  к бумаге и пробормотал: «Его дым не опасен». Конверт загорелся белым, коротким пламенем.

-У тебя же Шабат, - слабым голосом запротестовал Джон. «Тебе нельзя жечь...»