Вельяминовы. Дорога на восток. Книга 2

Бенкендорф оглядел изящную гостиную: «У них другой стиль, не ампир. Обновили квартиру, сразу видно. Надо же, в их возрасте,и следят за модой. Дамам обеим седьмой десяток, а  они одеты так, что хоть сейчас  на бал».  Марта была в платье цвета глубокого изумруда, с пышными юбками, и туго затянутым корсетом, бронзовые волосы  украшены плюмажем из перьев страуса. Тео - в пурпурном платье, с золотым, алансонским кружевом, узел темных волос был сколот шпильками с аметистами.

Пахло кофе, хорошим табаком, ароматической эссенцией. Бенкендорф посмотрел на портрет хозяйки дома на стене: «Федор Петрович мне рассказывал, мадам Воронцову-Вельяминову месье Давид писал, этот художник знаменитый. Ее бюст во всех префектурах Франции стоял».

За окном свистел холодный ветер.  Бенкендорф, приняв от Федора тонкого фарфора чашку с крепким чаем, заставил себя не думать о криках умирающих на льду Невы, об окровавленном снегу на Сенатской площади. Часы с фигурой музы Урании размеренно пробили девять вечера.

-Я прошу прощения за столь поздний визит, - наконец, решился сказать Бенкендорф, - однако дело не терпит отлагательств.

Они все молчали. Бенкендорф взглянул на маленькую, изящную, зеленоглазую женщину, что сидела напротив него.

-Бретонская Волчица, - вздохнул он. «Она чуть было на гильотине свои дни не закончила. И эти…, - он искоса посмотрел на Воронцовых-Вельяминовых. «Федор Петрович в бунте, пугачевском выжил, и Кремль спас. Таких людей не сломить, конечно. У этой мадам Кроу спина, будто из железа выкована».

-Как вы, наверное, знаете, - они молчали, и Бенкендорф, отчего-то покраснел, - сегодня в столице произошел бунт…, возмущение, вызванное заговором против его императорского величества.

-Хоть бы кто глазом моргнул, - зло подумал он, - сидят, словно этот сфинкс, в Египте. Чем быстрее я с этим покончу, тем лучше. Надо возвращаться во дворец, его величество хочет сам допрашивать  этих мерзавцев.

-Ваш сын, полковник Воронцов-Вельяминов, который сейчас находится в отпуске, - Бенкендорф допил чай,  - по сведениям, нами полученным, был среди руководства тайного общества. Поэтому, по приказу его императорского величества, я вынужден изъять у вас, - он  поклонился, - паспорта, и сообщить вам о запрете на выезд из столицы, до окончания следствия.

Никто даже не пошевелился. Питер, подвинул Бенкендорфу шкатулку, что стояла в центре стола: «Извольте».

-Они знали, - понял Бенкендорф. «Обыскивать кабинет Петра  Федоровича бесполезно. Если там и были какие-то бумаги,  они уже все сожгли, наверняка. Прав был император, меня сюда посылая. Как это он сказал: «Ты, Александр Христофорович,  там ничего не найдешь. Эти люди умнее всей Тайной Канцелярии, вместе взятой».

 Бенкендорф  сложил паспорта в свою папку испанской кожи: «На квартире будет постоянно находиться жандармский пост. Нам необходимо обыскать кабинет его превосходительства полковника. Прошу прощения, - отчего-то добавил он.

Федор поднялся, - Бенкендорф тоже встал. Распахнув дверь, что вела в переднюю, мужчина повел рукой: «Третья комната направо по коридору, там не заперто».

Он так и стоял, оглядывая Бенкендорфа. Тот вдруг увидел разоренную, сожженную Москву, и обросшего рыжей бородой, хромающего мужика в крестьянском армяке. «Глаза у него сейчас такие же,  вздохнул Бенкендорф, - будто лед.  Император тоже так смотрит, бывает».

Бенкендорф  остановился на пороге. Переложив папку в другую руку, он сбил пылинку с мундира: «Его величество желает поговорить наедине с ее превосходительством Евгенией Петровной Воронцовой-Вельяминовой. Вы не волнуйтесь, - он опять закашлялся, - у нас экипаж. Я лично отвезу Евгению Петровну во дворец и доставлю обратно».

Никто не произнес ни слова. Подняв голову, он натолкнулся на холодный, прозрачный взгляд мадам Кроу.  Женщина сидела, выпрямив спину, выставив вперед острый подбородок.

-Я извещу свою дочь, - Марта поднялась. Пройдя мимо Бенкендорфа, - на него повеяло жасмином, - она скрылась в глубинах квартиры.

Бенкендорф  вздохнул. Поклонившись так и не сдвинувшимся с места людям, закрыв за собой дверь гостиной, он велел жандармам: «Начинаем».

Николай стоял, в большой, пустынной гостиной, освещенной только несколькими свечами, прижавшись лбом к стеклу, глядя на Неву. Он вспомнил голос обер-полицмейстера Шульгина: «К утру, ваше величество, здесь ни одного трупа не останется, обещаю вам». Они с Бенкендорфом и свитой шли по мокрому от крови невскому льду. Солдаты баграми сбрасывали в проруби тела расстрелянных людей. Николай услышал стоны. Отвернувшись,  он сухо сказал Шульгину: «Пусть подготовят справку о количестве погибших. И арестованных  тоже».