Вельяминовы.Дорога на восток.Книга вторая

стремя. Лошадь понесла, и он подумал: «Жарко. Это кровь. Господи, только бы с Женечкой и

Степушкой было все в порядке, только бы они семью не тронули. Не тронут, их вины нет, ни в чем.

Только моя, только моя...»

Лошадь внезапно дернулась, один из солдат Черниговского полка, что оказался рядом, вонзил ей

штык в брюхо и Петя прошептал: «Зачем?»

-Сами наварили каши, сами ее и ешьте! - солдат выматерился. Петя, упав на окровавленный, в

пороховой гари снег, потерял сознание.

Пестель очнулся уже в темноте. Он поднял веки. Застонав, даже не разобрав, кто перед ним, он

спросил: «Что..., что с полком?».

-Тихо, тихо…- ее рука была ласковой, твердой.

-Выпей, - Джоанна дала ему немного водки. Он закашлялся. Приподнявшись, оглядевшись,

Пестель увидел, что лежит в гуще леса, на расстеленной по земле шинели. Она разожгла костер и

построила маленькое укрытие из веток.

-Их взяли в плен, - вздохнула Джоанна. «Почти всех. Кое-кто успел уползти, и я вынесла сюда

нескольких легкораненых. Муравьев-Апостол, - она помолчала, - и полковник Воронцов-

Вельяминов тоже в плену. Их уже увезли. Будет рискованно их освобождать, хоть я оружие и

собрала. Брат Муравьева-Апостола застрелился, я это видела. У тебя голова разбита, - Пестель

поднял руку и коснулся тряпки, - они думали, что ты мертв. Я сняла шинели с убитых, мы не

замерзнем. И вторую лошадь привела, - Джоанна устроилась рядом с ним, и велела: «Спи. Тебе

завтра в седле ехать».

Он быстро согрелся под наваленными на них шинелями. Поморщившись, - голова болела, -

Пестель сказал: «Проселками доберемся до Тульчина. Я заберу золото, которое там у меня есть, в

тайнике, и разделимся. Ты поедешь в столицу, за сыном, а я отправлюсь на юг. У меня там, -

Пестель помолчал, - кое-какие друзья есть, с давних времен».

-Греки, - кивнула Джоанна. «Но Ипсиланти сейчас в плену».

-Зато все остальные на свободе, - ответил Пестель. Поворочавшись, он положил ее голову себе на

плечо: «Борьба не закончилась, а только начинается».

Джоанна улыбнулась: «Мы с Мишелем потом приедем к тебе, в Грецию. Если все удачно

сложится».

-Именно так и будет, - уверенно ответил Пестель. Обняв ее, он шепнул: «Спи. Я люблю тебя».

Местечко Сквира

Он проснулся от плача ребенка за стеной. В крохотной, боковой каморке корчмы было даже

жарко, пахло гусиным жиром, луком. Пестель, услышав тихий голос матери, что встала укачивать

дитя, прижался губами к нежному плечу Джоанны. Она спала, положив белокурую голову на руку,

размеренно, спокойно дыша. Они продали лошадей в первой же деревне, по дешевке, и там же

купили крестьянскую одежду. Пестель пошарил рукой по полу. Найдя сигары, он прикурил от

свечи. Джоанна пошевелилась, что-то пробормотала, и, казалось, уснула еще крепче.

-Всадники привлекают внимание, - сказала она, выезжая из леса. «Тем более, сразу видно, лошади

у нас армейские».

Перевязанную голову он покрыл потрепанной, заячьего меха шапкой. За эти несколько дней у него

отросла короткая, неухоженная бородка. Джоанна была в суконной юбке, старых сапогах и

бараньей свитке. В селах она притворялась немой. Только здесь, в еврейском местечке, велев ему

подождать на улице, Джоанна решительно направилась к одноэтажной, каменной синагоге.

На них не обращали внимания - голова Джоанны была укрыта платком, как и у местных женщин.

Пестель едва успел сказать: «А как же ты…». Джоанна улыбнулась: «Немецкий язык я знаю, а они

говорят, похоже. Ты же помнишь - Петр Федорович велел, в случае нужды, сослаться на того

раввина, что живет в Любавичах».

-Я хотел евреев выслать из России, - вспомнил Пестель, глядя на толкотню вокруг него - был

базарный день. «Писал, что их невозможно превратить в русских, а, значит, они не должны жить в

нашей стране. А я сам? Тоже ведь не русский, и даже не православный. Лютеранин. Впрочем, в

Бога я не верю, конечно, но все равно. Тогда и поляков надо высылать, и всех инородцев

сибирских. Ничего, я все эти заметки перепишу - до Греции еще долго добираться. Главное - Дунай

миновать, там уже меня никто не найдет. А потом Жанна с мальчиком ко мне приедут…, - он

вздрогнул. Джоанна стояла рядом, откусывая от еще горячего бублика. «Пошли, Пестель, -

смешливо, почти неслышно сказала она. «Нам дадут супа, чая и крышу над головой. Пришлось,

правда, сказать, что мы муж и жена, - Пестель заметил, что она покраснела.

-Но мы, же не евреи, - удивился он, идя вслед за ней к корчме, что стояла у выезда из местечка.

Джоанна отломила половину бублика и передала ему. «Евреи, французы, русские, немцы…, - она

пожала плечами. «Мой муж был французом, и сражался за свободу Венесуэлы, ты, немец, едешь

бороться в греческих отрядах. У свободы нет подданства, Пестель».

Ее ресницы задрожали. Джоанна забрала у него сигару: «Тепло. Хорошо». Ребенок успокоился.

Вокруг была тишина, только где-то на улице, в темной, беззвездной ночи, лаяли собаки. Она

курила, положив голову ему на плечо, а потом вздохнула: «Отсюда я поеду в Любавичи, с их