Великая аграрная реформа. От рабства до НЭПа

Село Браница, как выясняется из письма, это около 1000 хозяев, то есть очень большое, и наделы почему-то большей частью по одной десятине. Совершенно непонятно, как это вышло, но факт такой имеется. И вот что пишут солдатки: «Нашими односельчанами, сельским старостою… и другими до 50 человек, владеющими земельными наделами от 20 до 40 дес.».

Как такое могло быть, непонятно, но есть, опять же, факт: даже при общине в этом селе были люди, у которых не по одной десятине, а от 20 до 40.

Д. Пучков: Все животные равны, но некоторые равнее…

Е. Прудникова: Именно так. И смотрите, что было дальше.

«Возбуждено ходатайство перед Черниговской землеустроительной комиссией о выделении их из нашего общества. А так как наша земля местами чернозем, серопесчаная и низменная, каковая разделена на три части, то для этих участков вышепоименованными лицами намечена самая лучшая общественная земля».

Понятно, что они сделали? Подмазав землемера, они потребовали выделить себе самые лучшие кусочки. Черноземчик себе взяли, остальных выгнали на плохие земли.

«Несмотря на то, что наши мужья и сыны в настоящее время сражаются на войне, и мы остались одни беззащитные женщины».

Когда же обнести односельчан, как не тогда, когда те сражаются на войне? Они-то не сражаются, они откупились, их сыновья или откупились, или пошли вольноопределяющимися и теперь уже офицеры. Мужчины против баб с детьми — самое милое дело воевать. Но бабы с детьми не согласились, устроили большой шухер, отказывались подписывать бумаги. С них требовали подписи, а они отказывались. И что тогда учудили дальше:

«Для получения согласия на то общества землемер приказал нашему сельскому старосте посылать к нему на квартиру по 10 человек для подписи, когда же землемер узнал, что все общество не согласно подписываться, то объявил обществу, что кто не подпишется и не укажет своего участка земли, тот будет лишен навсегда своего земельного надела».

Д. Пучков: Как круто распоряжался.

Е. Прудникова: Административный ресурс как он есть. Бабы все-таки отказались.

«Одна из наших солдаток, Домникия Острянкина, заявила комиссии, что теперь не время делить землю на участки, так как наши мужья и сыны на войне, а лучше отложить это дело до окончания войны, за что урядник приказал нашему сельскому старосте заключить Острянкину в карцер».

Д. Пучков: Неплохо.

Е. Прудникова: Короче говоря, ее посадили.

«Видя неправильное постановление, мы начали протестовать против этого, вследствие чего и нас, некоторых женщин арестовали и препроводили в тюрьму для 6-месячного заключения, оставив наши крохотные хозяйства с малыми детьми на произвол судьбы».

То есть папа на войне, мама в тюрьме, дети — живите, как хотите, зимой с голоду сдохнете. К счастью, по-видимому, какая-то из солдаток успела написать на фронт, и кто-то из фронтовых офицеров вошел в положение своего солдата. Офицеры тоже бывали разные. И вот с фронта пришло письмо главному начальнику Киевского военного округа, господину Троцкому (не тому самому Троцкому, а однофамильцу), по приказанию которого женщин через некоторое время освободили. Как вам история?

Д. Пучков: Отличная!

Е. Прудникова: Да, отличная история. Вот так проходила столыпинская реформа.

Д. Пучков: Любили Столыпина, по всей видимости?

Е. Прудникова: Сам Столыпин к тому времени уже помер, но дело его еще долго отзывалось. Эта история произошла в 1916 году. Пройдет пятнадцать лет, сыновья Острянкиной и прочих женщин вырастут. А что у нас было в 1930 году?

Д. Пучков: Колхозы.