Великая аграрная реформа. От рабства до НЭПа

Ну, а до революции она была заложницей их прогосударственной деятельности. На столыпинской реформе кто поживился? Поживились-то главным образом не «достаточные крестьяне», а кулаки, у которых были деньги все это скупать, и те, у которых были деньги на заведение хоть какого-то культурного хозяйства — если они, конечно, хотели его завести. Как говорится в известном мультике, «нас и тут неплохо кормят». А с другой стороны — у тебя культурное хозяйство, высокопродуктивное, и ты односельчанину взаймы зерна не дашь? Конечно, дашь.

Д. Пучков: Естественно, под процент.

Е. Прудникова: Естественно… А если тебе в голову и придет этот процент снизить, так ведь поджечь могут, чтобы цены не сбивал. Так что разграничить кулаков и «культурников» очень трудно.

Д. Пучков: Половина урожая — это мощно. У нас даже самые отмороженные ростовщики под такие проценты не давали.

Е. Прудникова: Можно посчитать. На то, чтобы засеять десятину пашни, нужно 12 пудов зерна. При хорошем урожае получим… для удобства счета пусть будет 48 пудов. Получается за три месяца 100 процентов. Если урожай похуже — 50 процентов.

Понимаете, крестьяне обычно очень четко знали, кого раскулачить. Если у тебя характер поганый, если ты всей деревне, пардон, заноза в одном месте, то тебя даже при бедняцком хозяйстве раскулачат, просто чтобы избавиться. А если человек хороший и давал не под пол-урожая, а под 10 % весной хлебушек, так его еще и оставят, его еще председателем колхоза сделают, народ — он не зверь. И крестьянин у нас очень неуступчивый. Ладно, вернемся к столыпинской реформе.

Д. Пучков: Может, Столыпин ставил на естественный ход событий? Если эти люди чего-то добились в сельском хозяйстве, то им и карты в руки?

Е. Прудникова: Что бы он ни думал — у него не было другого выхода. Капитализм знает только англосаксонский вариант — закон джунглей, выживают сильнейшие. Ничего другого капитализм просто не знает.

Д. Пучков: А бывает другое?

Е. Прудникова: Да.

Д. Пучков: В рамках капитализма?

Е. Прудникова: В рамках капитализма, в общем-то, нет. Сейчас капиталистические правительства начали учитывать интересы народа, но произошло это после того, как Россия показала, что бывает, когда их не учитывают. Та реформа, которую провели большевики, — это совсем другая планета. В Российской империи она была невозможна в принципе, для этого нужна совершенно другая управляемость государства, совершенно другая идеология и колоссальный кредит доверия.

Д. Пучков: А Столыпин?

Е. Прудникова: Столыпин пустил дело на самотек.

Д. Пучков: И как пошло?

Е. Прудникова: Плохо пошло.

Д. Пучков: В чем выражалось?

Е. Прудникова: Во-первых, крестьянам не сумели показать выгоды нового положения дел. Да и как бы это удалось? Мужик — он, конечно, неграмотный, но не темный. В деревне в то время, по разным оценкам, было от 18 до 30 миллионов лишнего населения, для которого не было ни работы, ни хлеба.

Столыпин же был хитрый, он думцам говорил: давайте поставим на достаточного крестьянина, на культурного крестьянина. Давайте дадим возможность ему купить землю. И он ни слова не говорил о том, куда денется некультурный крестьянин, когда продаст свою землю культурному. Вообще, предполагалось, что в батраки, — только батраков столько не надо. Думцы — горожане, и премьеру удалось этот вопрос спустить на тормозах, укрыть от них. Но не от крестьян.

Крестьяне считать не умели, но они же видели, что в их селе земли мало, работы мало, есть нечего. Допустим, при новом капиталистическом хозяйстве половина пойдет в батраки — а остальные? Им-то куда? В города? А там что делать? В городах живет 15 % населения державы, численность рабочего класса — 3 миллиона человек, большая часть которых живет еще хуже, чем крестьяне.

Ответ, конечно, был, причем простой и каждому мужику известный. В результате столыпинской реформы эти в среднем 25 миллионов человек должны были умереть с голоду. А человек такая тварь, что умирать категорически не хочет.

Неудивительно, что, когда Столыпин затеял свою реформу, деревня взвыла. Крестьяне писали в Думу: «Что же вы делаете?» Они открыто говорили: реформа обкрадывает будущие поколения. Деревня не приняла реформу.

И поэтому получалось, что те, кто брал землю в собственность, противопоставляли себя общине. С нищих маргиналов, которые свои надельчики продавали, взять нечего, но те, что покупали, — дело другое. «Справным хозяевам» поневоле приходилось опираться на государственные структуры — землемера, исправника, казаков, воинского начальника. Тогда мужики подчинились силе, но крепко запомнили, как шла реформа, и затаились в ожидании праздника на своей улице. Долго ждать не пришлось.