Великая аграрная реформа. От рабства до НЭПа

Е. Прудникова: Предыдущий разговор мы закончили Октябрем 1917 года, когда большевики взяли власть. Они не были ограничены ничем: ни обязательствами перед правящим классом, ни приличиями, ни даже мыслями о будущем. Революция победила, да… но победившая революция и государственное строительство — это совершенно разные вещи. 26 октября, на следующий день после прихода большевиков к власти, Троцкий говорил: «Всю надежду свою мы возлагаем на то, что наша революция развяжет европейскую революцию. Если восставшие народы Европы не раздавят империализм, мы будем раздавлены». То, что восстания в Европе не будет, а российские большевики удержатся у власти и им придется реализовывать свои идеи в одиночку, никому из них и в страшном сне не снилось. Интересно, когда они поняли, что победили?

Как бы то ни было, большевики могли реализовывать любые социальные фантазии — это с одной стороны. А с другой, им приходилось вести войну и кормить население, и эта необходимость накладывала на социальное фантазирование тяжелую лапу реальности. Однако понимание ситуации пришло далеко не сразу.

Первые послереволюционные месяцы были полны иллюзий даже у Ленина, который, наверное, лучше всех понимал, что жизнью державы правит экономика. Хотя в то время их возможности были ограничены Петроградом и Москвой, остальная же страна была практически неуправляема. Перед тем как куда-то рулить, надо было если не построить корабль, то хотя бы сколотить плот.

Д. Пучков: А без метафор?

Е. Прудникова: Создать государственный аппарат, то есть отобрать власть у Советов.

Д. Пучков: А как же «Вся власть Советам!»?

Е. Прудникова: Думаю, к чему ведет низовая демократия, они поняли не сразу. Впрочем, у них и выбора не было. На местах вся власть и так принадлежала Советам, или комитетам, или ревкомам, или… в общем, неким выборным органам управления, название тут не важно. Большевики не стали пытаться ее отобрать, наоборот, закрепили эту власть на государственном уровне. Но вовсе не потому, что считали, что это хорошо.

Им были нужны народная поддержка и кредит доверия, поэтому, придя к власти, большевики в первую очередь легитимизировали то, что и без них уже было сделано. Армия развалилась, воевать не могла, да и не собиралась — они приняли Декрет о мире и стали заключать сепаратный мир, другого варианта все равно не было. То же самое вышло и с Декретом о земле. Большевики просто взяли и озвучили как закон все эсеровские наработки, вписали их в декрет, поскольку эсеры знали, чего хотят крестьяне. Они были правительственной партией и делать ничего не собирались — но программу-то популистскую составили, как же без нее? Ленин эту программу и приватизировал. Эсеры обиделись страшно, обвинили большевиков в плагиате. Ленин по этому поводу съязвил: хороша, мол, партия, которую надо свергнуть, чтобы реализовать ее программу.

Д. Пучков: Я бы сказал, что они реализовали народные чаяния.

Е. Прудникова: Причем сами они с этими чаяниями были категорически не согласны — большевики были экономически грамотны и стояли за крупные хозяйства на земле. Но помещиков все равно уже «разобрали» — так почему бы и не выдать нужду за добродетель?

При этом большевики всеми силами пытались спасти помещичьи имения — без помещиков, конечно… Они в сельских делах понимали немного, но что такое эффективное и неэффективное хозяйство — знали, на это их хватало. Поэтому уже в Декрете о земле, точнее, в инструкции о его реализации, которая рассылалась на места, была особая приписочка: спасать помещичьи имения и на их основе создавать совхозы — «советские хозяйства», организованные по принципу заводов. Это было, конечно, то еще счастье, но все-таки немножко лучше, чем отдельное крестьянское хозяйство.

Д. Пучков: Итак, у нас на селе полная вакханалия, и тут в октябре семнадцатого к власти приходят большевики. Что они сделали и к чему это привело?

Е. Прудникова: Когда большевики выкидывали лозунг «Вся власть Советам!», они не имели в виду, что государственная политика будет строиться в каждой отдельной деревне, а всего лишь, говоря умными словами, хотели противопоставить власти, опирающейся на «элиту», власть, опирающуюся на народ. Но к Октябрю, как я уже говорила, этот лозунг был явочным порядком реализован. В каждом городе и в каждом селе сидели свои Советы, каждые Советы вели дела, как хотели. Города кое-как, более-менее управлялись по партийным каналам (хотя и там хаос был несусветный), а деревня от местной власти зависела целиком. И тут же выяснилось, что Советы Советами, а интересы у власти и у деревенского населения прямо противоположные.

У города в деревне был один-единственный интерес: продукты, продовольствие. Мы дали вам землю, а вы уж будьте добры, кормите города. Тем более городского населения в стране всего-то 15 %, трудно прокормить, что ли? Оказалось, трудно.