Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

И в конце 1920-х гг., и позже в детской литературе трагедия первых лет советской власти — это трудности, которые советские люди преодолели все вместе, и основной урок, который дети должны были извлечь, — следовать за партией, — в этом заключалась педагогическая роль подобных произведений. Таким же, по сути, является диафильм «По пути великого почина» Э. Генкиной[87], в котором рассказывалось, как жили дети прежде — нищенствовали на улицах, — и как в дальнейшем стали строителями и работниками, как важно это строительство для всеобщего блага.

В поэме для детей «Беглянка» повествуется о девочке Машутке, которая осталась сиротой после смерти родителей от тифа, у нее только больной и немощный дедушка, бывший слесарь, живут они в подвале и голодают.

Эх, Аким! От фабрики отрезан…
Годы, годы взяли старика.
На пайке, на крохотном Собеза
Не находишь жиру на бока.
Как же быть? Единственный, один он —
Ни знакомых нет и ни родных…
У Машутки в тяжкие годины
Мать с отцом сглодал обжора-тиф[88]

.

Машутка однажды покидает дом, знакомится с отрядом пионеров, которые говорят «Мы внуки Ильичевы, мы дети Октября!». Девочка уходит с ними в зеленый лагерь, где они рассказывают ей «правду» про богатых и бедных. Машутка вернулась к дедушке только осенью, дедушка ее простил за побег.

Беспризорник

Подобные произведения, во-первых, не приукрашивают реальность Гражданской войны, напротив, детские писатели передают и страшный голод, и «обжору-тиф», и объясняют, почему дети просто сбегали из дома: искать еду. Все эти ужасы — последствия буржуазного строя. Во-вторых, в детской литературе названо спасение, выход из положения — идти за пионерами, комсомольцами, детьми Октября, так как за ними будущее. В детской литературе, таким образом, память о голоде и тифе становится инструментом педагогического воспитания нового поколения, которое не должно забывать об ужасах буржуазного строя, чтобы построить новую жизнь.

Описание тифозного быта в литературе первой половины XX в. довольно распространено. В романе Б. Пастернака «Доктор Живаго» жизнь героев в условиях сыпняка подробно описана: переживая страшные времена, все смазывают керосином щиколотки, запястья и шеи[89], запах керосина — тоже один из запахов революционной повседневности. Правда, керосин и масло в городах достать было довольно сложно. Сыпной тиф в скором времени настолько сливался с повседневностью, что, как бы между делом, герои Пастернака спрашивают друг друга, нет ли у них тифа или вшей. «Я чего боюсь, как бы Сашенька опять не уснул. Если бы не этот тиф железнодорожный… На тебе нет вшей?»[90]. Обратим внимание, насколько люди привыкли к возможности заражения, что это казалось им почти естественным — заразиться тифом. Сам Юрий Живаго заболевает внезапно. Начинается головная боль, далее следует потеря сознания: «Вдруг доктор заметил, что Мещанская немного перестает быть Мещанской, что его шатает и ноги не держат его. Он понял, что он готов, дело дрянь, и это — тиф. Возчик подобрал упавшего. Доктор не помнил, как его довезли до дому, кое-как примостивши на дровах. У него был бред две недели с перерывами»[91].

Едва ли современный человек может осознать тот уровень завшивленности, с которым пришлось столкнуться людям. Унизительное ощущение собственной беспомощности, приносимое омерзительными насекомыми, сопровождало разгул эпидемий, и, что удивительно, люди привыкали к насекомым. Разве можно к такому привыкнуть? Оказывается, можно. «Не было никакой возможности с ними [вшами] бороться. Некому было заботиться о том, чтобы у нас имелось чистое белье. Я лично не сменял белья весь январь, февраль месяцы, да и все так же. Вши развелись в таком количестве, что нужно было их сгребать горстью с себя и отбрасывать в сторону. Истребляй сколько угодно — сейчас же появятся новые в еще большем количестве. Тело расчесывали до крови. Больные от постоянных укусов не имели ни покоя, ни сна — совсем измучились. Только разве в бреду забывались эти паразиты»[92], — вспоминал Л. Тарасов.

Говоря о трансформации городской среды в эпоху эпидемии, мы умышленно опустим в этой теме очевидное: то, что также разрушало «мир» города: голод, холод, уплотнение, разрушение зданий и закрытие храмов. Что и говорить, революционный быт был суров. Страх смерти в эпоху тифа можно сравнить со страхом бомбежек во время Великой Отечественной войны, вероятно даже, что во втором случае он был больше. Люди также вынуждены были жить в катастрофе, в ситуации голода, холода, где смерть всегда шла рядом. Но после войны русские люди нашли в себе силы восстановить города, и здесь мы видим настоящие подвиги не просто людей, но истинных титанов.

А вот после сыпного тифа в городах нечто очень важное умерло навсегда.

Глава 6 Как это было: сценарий катастрофы