Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Московский доктор В. А. Левицкий говорил о сравнительно благоприятных условиях для борьбы с эпидемиями в Московской губернии[97]. В Московской губернии, согласно его докладу, было готово 683 госпиталя с 23 000 коек[98]. Киевские и кишеневские врачи также признавали опасность для городов, расположенных вблизи театра военных действий. Врачи обсудили множество вопросов: необходимость интеграции всех городских и земских структур, вопросы дезинфекции и дезинсекции и многое другое.

Итак, ко время совещания о надвигающейся эпидемии врачи говорили о недостатках системы, но, предвидя катастрофу, паники вроде бы не испытывали. Самым тревожным был доклад ярославского доктора В. И. Ивановского. Врач отметил то обстоятельство, что Ярославль очень уязвим в эпидемическом отношении, главным образом из-за Волги, так как Рыбинский караван привлекает ежегодно тысячи рабочих. Губернию пронизывали пути Петроградской и Московской железных дорог. Коек невероятно мало, врачебно-продовольственных пунктов нет вообще. В городах, даже в Ярославле и Рыбинске, нет санитарных организаций. Рациональной ассенизации нет, говорит врач. Ярославский военный лазарет может вместить до 800 больных.

Чуть позже, когда очень многие доктора уже высказались, доктор В. И. Ивановский снова взял слово. «Товарищ Сысин указал, что московские распределительные пункты, — по крайней мере некоторые, — уже обеспечены хорошей дезинфекцией и хорошей дезинсекцией, и остальные будут обеспечены в самом скором времени, но вот я слышал от доктора Шацкого, что 21 декабря в Ростов Ярославский пришли раненые и больные воины со вшами, и пришли они от Пресненского распределительного пункта, якобы уже обеспеченного дезинфекцией и дезинсекцией»[99]. Доктор В. И. Ивановский впервые, смело выступив на собрании перед коллегами, всерьез усомнился в том, что врачи контролируют начало эпидемии, даже если речь идет о Москве.

«Откуда эти вши? Быть может, в вагонах за 8–10-часовой путь они наползли, тогда надо обратить внимание, дабы дезинфекция вагонов непременно делалась так тщательно, как тут было говорено об этом»[100]. В. И. Ивановский выражает сомнения в дезинфекции, где проход от чистой до грязной одежды преграждает тонкая, «как фиговый листик», дверка. Не только в Ярославле, но и во многих других местах, куда ведется эвакуация, нет должной заботы и дезинфекции. Ивановский говорит, что врачи в Ярославском военном госпитале видят каждое утро такую картину: «больные снимают рубахи и щелкают вшей»… Ивановский не получает четкого ответа, доклады не прекращаются, и все вроде бы под контролем….

Что из всего этого следует? Были ли врачи встревожены? Безусловно. Представляли ли они масштабы эпидемии? Наверное, все же не до конца. И уж точно не были готовы к ее размаху в дальнейшем.

Давайте посмотрим на проблему с другого угла. Обратимся к мемуарам Эдвина Двингера. Известный немецкий писатель, воевавший в Первую мировую войну на Восточном фронте, попал в плен в Восточную Сибирь, а затем воевал на стороне А. В. Колчака[101]. Его «Сибирские дневники» через много лет стали основой для нескольких довольно популярных литературных произведений. При всей специфичности взглядов совсем юного немца на войну и содержание в плену в мемуарной литературе редко можно видеть такую правдивость, совершенно лишенную всякого стремления к героизации себя или своей страны. Двингер рассказывает о том, как оказался в Сибири в лагере для военнопленных. Если в Москве лазареты для пленных были неплохими (сестры-феи, фиалки в консервной банке), то в Сибири лагерь для немецких пленных — ад как он есть. У нескольких немецких докторов (в лагере на 24 000 человек) нет ничего. Пленные и врачи неоднократно просили об элементарных удобствах: вырыть яму для естественных нужд, дать воды помыться, дать хотя бы лопаты, чтобы похоронить умерших. Ни одна просьба не была выполнена.

Когда в лагере начинается сыпной тиф, доктор-австриец в ужасе. Он сразу понимает, что скоро разразится катастрофа: «У нас нет ничего, никаких медикаментов. Что мы можем поделать голыми руками? В лагере нет даже лазаретного барака. При этом нас здесь 24 тысячи человек. Нет ни одеял, ни перевязочных материалов, ни белья, ни мыла, ни воды, ни дров. Разразится ужасная катастрофа, если мы от коменданта ничего не добьемся». Они действительно ничего не добились: у заключенных не было ни воды — за 7 месяцев им не удалось помыться, ни нормальной еды — только голодный суп. Все они пережили ранения, и потому были ослаблены.