Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

О том, какое впечатление производили голодающие деревни Поволжья, можно видеть и из заметок иностранных путешественников. Американские журналисты и участники организаций помощи были буквально в шоке от увиденного: «Русской голод по масштабам разразившейся трагедии можно сравнить с историческим бедствием, которое когда-либо обрушивалось на человеческую расу»[144], — писали газеты. Отчаяние крестьянской бедноты, которая была обречена, вымершие деревни, — все это наблюдали европейские путешественники. Фритьоф Нансен, возглавлявший в те годы Международный союз помощи детям, побывав тогда в Поволжье, писал об обстановке в Пугачевском уезде: «Голод превосходит все самые мрачные ожидания. Сопровождающий меня доктор Феррер, побывавший в Индии, Африке и Азии, нигде этого не видел. Неубранные на задворках трупы людей обгладываются собаками»[145].

Голод, кладбище

Джеймс Гудрич, отправленный в СССР для изучения голода, был поражен. Он пишет: «В центре Поволжья, где засуха уничтожила посевы, не было обнаружено ни одной собаки. В Саратове все собаки были убиты на колбасу»[146]. Когда не хватало еды, люди начинали есть животных, корни, кожу и кости. Голод заставлял людей становиться преступниками, чтобы выжить. Разбойники убивали целые семьи, чтобы украсть корову. Русские люди порой напоминали животных своим поведением. «Мужчины теряли разум и становились каннибалами. Каннибализм, который сначала появляется в единичных случаях, постепенно начал расти, и уже в феврале 1922 года почти в каждой деревне были обнаружены случаи, доказывающие это»[147].

Голод, трупоедство

Страшные картины голодного времени можно приводить бесконечно. Сохранились даже ужасающие фотографии каннибалов и их жертв. Каннибалы — в реальности простые крестьяне — на допросе говорили практически одно и то же: мы просто хотели есть. Под влиянием голода, как и писал П. Сорокин, вся сфера сознания начинает заполняться представлениями, идеями и комплексами идей, которые прямо или косвенно относятся к еде. Мысли о еде врываются в голову, незваные и непрошеные, вытесняют другие представления независимо от воли человека. Голод людей был настолько силен, что сопротивляться этому невозможно: воли было недостаточно. Даже во сне человек видит еду. Голод постепенно уничтожает в человеке все гуманное: человек превращается в животное, которым движет только стремлением насытиться. Каннибализм в Татреспублике и других регионах — это следствие преступной халатности властей, а не вина крестьян. Власть во что бы то ни было должна была предотвратить голод такого размаха: в противном случае вся ответственность за это — на ней.

Голод в первые годы советской власти был настолько силен, что сыпняк кажется лишь тенью опасности, но это не совсем так. Голод — это тонкий лед, сыпной тиф — ледяная вода озера. Чем тоньше лед, тем ближе смерть. Голод и сыпняк были напрямую связаны, в дальнейшем мы рассмотрим это на примере некоторых городов.

Практически в каждом городе в эпоху эпидемии и голода происходило одно и то же: всю повседневность людей заполняли мысли о том, как достать еды. Больше всего говорили о пайках, о хлебе, о еде, о вшивости. Куда бы вы ни пришли, о чем бы ни заговорили, в итоге почти всегда незаметно для вас самих и ваших собеседников, разговор сбивался на продовольственные темы о карточках, пайках, рынках, питании, затем обо вшах, болезни, сыпняке. Страх заразиться был всегда. П. Сорокин пишет: «Пищевые идеи и представления», обнаруживаемые речевыми рефлексами, неожиданно врывались в ход беседы, вытесняли остальные темы и занимали центральное место. «Постоянные голодные темы заполняли все сознание детей дошкольного и школьного возраста, — пишет Аронович. — Персеверирую-щие голодные темы носили навязчивый характер»[148]. О сыпняке можно сказать то же самое: ощущение близости смерти было повсюду.

В прессе отражались голод и крайняя нужда. Например, в одной из газет есть анекдот: сапожник предлагает заткнуть прохудившийся сапог соломой, и на вопрос о стоимости — полтора рубля — отвечает: «Была дешева солома, когда ее на возах покупали. А теперь ее из хлеба надергивать приходится».[149] В той же газете приводятся «рецепты» голодного времени: суп из старого кухонного полотенца, «вечный буржуазно-предрассудочный бульон», винегрет «В смерти моей никого не вините», трикотажная колбаса, лесопильный хлеб, жаркое из кошки: «Когда кошка откликнется на призыв, дождаться, пока она подойдет близко и завернет хвост трубой. В этот момент схватить ее (удобнее всего за хвост) и, накрыв передником, перетащить в кухню. Содрав шкурку и выпотрошив живот, обрезают голову, хвост и лапки…»[150].

Детские приемники