Великая эпидемия: сыпной тиф в России в первые годы советской власти

Первая мировая война, безусловно, негативно отразилась на крестьянах Поволжья. Посевная площадь уменьшилась более, чем в два раза: многие крестьяне, ушедшие на войну, так и не вернулись домой либо вернулись инвалидами. Нищие женщины, сироты тянулись в города в поисках пропитания. Однако ключевой причиной фатального голода в Казанской губернии (с 1920 г. — Татреспублике), как и везде в Поволжье, стала политика «военного коммунизма»: 13 мая 1918 г. был принят декрет о продовольственной диктатуре, который устанавливал нормы душевого потребления: 12 пудов зерна, 1 пуд крупы на год. Весь хлеб сверх указанных норм получил название «излишки» и подлежал отчуждению. 30 октября 1918 г. вышел еще декрет — о введении чрезвычайного революционного налога, который носил откровенно конфискационный характер. На Казанскую губернию с ноября 1918 г. в счет чрезвычайного налога было наложено задание в размере 200 млн руб. В декабре налог был понижен на 40 %, но изъятие продолжалось: декретом Совнаркома от 11 января 1919 г. вводилась продразверстка, изымающая «излишки хлеба» как в хлебопроизводящих губерниях, так и потребляющих. Причем «излишками» считалось то количество продуктов, которое требовалось государству. Государство открыто пошло на преступное изъятие продовольствия у населения, которого и так было недостаточно: небывалая засуха привела к гибели урожая.

Голод в 1921–1922 гг. охватил все Поволжье, бассейны рек Кама, Урал, почти всю Башкирию, многие районы Казахстана, Западной Сибири, Южной Украины. Уже на исходе весны 1921 г. хлеб во многих волостях подобрался до крошки. Летом еще пекли «бедовую еду» — лепешки из лебеды. Пуд муки из этого бурьяна стоил на казанском рынке 122 тыс. руб. Зимой в пищу шли солома, желуди, корни, опилки, глина, выветрившиеся кости[294]. Про голод уже написано немало, эта одна из самых трагичных страниц истории, но было что-то, чего боялись, возможно, даже больше: сыпной тиф. Его никак нельзя было контролировать. Обезопасить себя в условиях эпидемии было практически невозможно. Сыпняк — это стихия.

Он пришел сразу, вместе с голодом.

Г. Хильгер, немецкий дипломат, занимавшийся обменом военнопленных после Первой мировой войны, в воспоминаниях описывает русские города в эпидемии. Германия не могла поставлять в Россию продовольствие, но Германский Красный Крест известил Советское правительство о своей готовности помочь в борьбе с эпидемиями, и Хильгер стал уполномоченным ГКК по России. Примечательно, что в Москве Германский Красный Крест создал бактериологическую лабораторию для постановки в Казани практических экспериментов в научной работе, для поддержания связи с советскими врачами.

Осенью 1921 г. Германский Красный Крест послал в Казань группу немецких медиков, чтобы помочь местным организациям по борьбе с тифом, представляя медицинскую помощь и медикаменты. Лекарства и оборудование были отправлены в Петроград на пароходе «Тритон», специально арендованном для этого случая, а затем перевезены в Казань на санитарном поезде.

Дети

Когда санитарный поезд прибыл в Казань, Хильгер увидел душераздирающую картину. «Госпитали были так переполнены людьми, ставшими жертвами эпидемии, людьми, превратившимися в призрачные скелеты, что даже двум или трем пациентам пришлось обходиться одним соломенным тюфяком, а были и такие, кому приходилось лежать на голом полу. Совершенно обессилевшие врачи и сестры были вынуждены перебираться через них, чтобы добраться до других больных»[295]. Ф. Тамлер, глава делегации, посланной в Россию немецким Красным Крестом, вернувшись из России, рассказывает следующее: «Я исследовал все голодающие области Татарской республики. Положение хуже, чем мы думали. Нужно хлеба и еще раз хлеба. Дети умирают кучами. Тиф здесь свирепствует. Госпитали пустуют вследствие недостатка пищи»[296].

Тиф находил свои жертвы и среди иностранного персонала, оказывавшего помощь. Английский врач Фаррар, один из компаньонов великого Фритьофа Нансена, заразился тифом и умер, немецкий медик Гертнер, приехавший на помощь и работавший в больнице в Казани, также умер от тифа. Сам дипломат тоже в 1922 г. заразился сыпняком во время официальной поездки в Петроград. Его выходила жена и московский врач Линг, но болезнь протекала очень тяжело, дипломат был при смерти в течение нескольких месяцев[297].