Читаем «Великая грешница» или черница поневоле полностью

— А твоя любовь так же сильна, дочь моя?

— Да, матушка. Я готова пожертвовать своей жизнью за Василия.

— Пожертвовать жизнью?.. Поднимись, дочь моя, и поведай мне о своих чувствах к князю Пожарскому, и как они зародились в душе твоей? Прежде чем подвергать тебя наказанию, я все хочу изведать до мельчайших подробностей.

Это был длительный рассказ, после чего матушка Александра молвила:

— Твой грех, дочь моя, не минутная слабость, а веление истомившейся души. Василий твой и впрямь достоин любовной услады. Но это хорошо между людьми в мирской жизни, здесь же случай особый, и не мне уже, а Богу судить о твоем проступке. Возможно, Спаситель и отпустит твой грех, но о том надо молиться, а посему я предаю тебя малой епитимье. Молись, усердно молись, дочь моя…

* * *

С того летнего дня миновало два года, а сейчас Ольга неторопко шла к Горушке и тихо молилась, перебирая янтарные четки.

— Пресвятая Богородица, прости меня, грешную…

Она шла и заведомо знала, что ее молитва не такая уж истовая, не дойдет она до Господа, ибо в избе Слоты ее ждал стосковавшийся по ней князь Василий. Шесть дней для него, как он сказывал: «адское мучение». А для нее?

Ольга, перестав читать молитву, и вовсе остановилась. Все дни, проведенные в трудах и молитвах, она просила прощения у Господа и… постоянно думала о Василии, и ничего не могла с собой поделать. Бог и Василий как бы воплотились в одно лицо, только один неизменно напоминал о ее грехе и грозил своим карающим перстом, а другой — протягивал к ней свои ласковые руки и нежно шептал: «Ладушка ты моя ненаглядная, как же я по тебе соскучился!»

Раздвоение и мучило и одаривало инокиню счастьем, но тем счастьем, кое она находила греховным. Василий же ничего греховного в их встречах не видел:

— Твоя душа рвалась к иноческой жизни? — спрашивал он.

— Нет. Никогда я не думала посвятить свою жизнь служению Богу.

— Тебя силком отправили в монастырь?

— Да. Я даже вырывалась из рук холопов Масальского.

— На постриге ты об этом поведала священнику?

— Да. Но духовные лица мне сказали, что они должны выполнить приказ царя Дмитрия, и что не судима воля царская.

— Обряд пострига был совершен не по твоей воле, тем паче он был содеян по приказу Расстриги. Надеюсь, ты ведаешь о сущности расстрижения?

— Отменно ведаю, Василий. Суть его состоит в том, что по прочтении повинному указа о присуждении его к лишению духовного сана с него снимают назначенные этому сану одежды — рясу, подрясник, камилавку, клобук, остригают у него волоса на голове и бороду, если это мужчина, облачают в простое мирское платье и отбирают «ставленную» грамоту. Расстриги не могут поступать на какую-либо службу, участвовать в земских сходах.

— Всю жизнь?

— Бывший священник — в продолжение двадцати лет, диакон — двенадцати лет. Есть даже такое воспрещение: в течение семи лет расстрига не имеет права въезда в столицу. Четвертый вселенский собор установил добровольных расстриг предавать анафеме. На Руси митрополит Киприан также изрек проклятие на низлагающих с себя добровольно священный сан монаха и священника.

— О чем тогда пересуды, Ксения? Ты угодила в монастырь по дьявольскому наущению Расстриги, кой подвергся проклятию всей православной Русью. Ты вольна покинуть обитель.

— Поздно, Василий. Я приняла обет, а посему не могу покинуть монастырь.

— Вздор, Ксения! — горячился Василий. — Ты бы ведала, что творится в других монастырях. У меня волосы встают дыбом. Уж не тебе ль, известной книжнице, не ведать о разного рода монастырских грехах? Жизнь монахов должна быть примером добродетели, благочестия и трезвости. А что на самом деле? Мне еще в Белозерском монастыре удалось прочесть прелюбопытную грамоту, да так, что она, почитай, дословно запомнилась. Помышлял тебе о ней рассказать, да все как-то случай не представлялся. Вот послушай: «Не велено священническому и иноческому чину по священным правилам и Соборному Уложению в корчмы входить, упиваться, празднословить, браниться; и которые священники, дьяки и монахи станут по корчмам ходить, упиваться, по дворам и улицам скитаться пьяными, сквернословить непристойными словами браниться, драться: таких бесчинников хватать и заповедь на них царскую брать, по земскому обычаю, как с простых людей бражников берется, и отсылать чернецов в монастыри к архимандритам и игуменам на смирение по монастырскому чину». И прочее и прочее.

— Ты прав, Василий. Еще преподобный Феодосий, игумен Киево-Печерского монастыря сурово обличал иноков за леность к богослужению, пьянство и несоблюдение правил воздержания. Ныне же наличие рядом мужских и женских монастырей, а также и общих мужско-женских обителей не может пагубно не сказаться на целомудрии монахов и монахинь.

— Не забудь обличение монашеской жизни Максима Грека, Вассиана Косого и Иосифа Волоцкого. А как негодовал на монашеские нравы Иван Грозный? Он даже собрал Стоглавый собор и заявил, что во всех монастырях держатся хмельные напитки и чернецы предаются пьянству, по кельям незазорно ходят женки и девки и творится несусветный блуд.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза