— Четыре недели назад подались мы с Надейкой и Ваняткой на клюквенное болото, а когда вспять вернулись, то вместо избы, двора, бани и амбара увидели пепелища. И погоревали и подивились, а когда на большак вышли, все прояснилось. Толпы народа из сел и деревенек поспешают к Троице. От ляхов бегут. Один из мужиков поведал, что среди ляхов немало разбойных казаков, в одном из них признали Вахоню, известного на все Подмосковье душегуба. Никак, он и навел поляков на Серебрянку.
— Сволота! — сплюнул Василий. — Где приютились?
— Допрежь всего осели, было, в Терентьевой слободе, что близ монастыря, а затем в обитель подались. Ныне ютимся в каморке. Надейка все по Серебрянке горюет.
— Жаль Серебрянку, — вздохнул Пожарский. — Царевна Ксения ее до сих пор вспоминает.
— Царевна?.. Аль где видел ее?
— То долгий сказ, Демша. Ныне она тоже в Троицкой обители.
— Вона, — протянул мужик.
По обители сновали беглые люди из сел и деревенек, стрельцы, пушкари, затинщики, женщины и дети, монастырские служки и келейники… Никогда еще древняя обитель не ведала такого многолюдья, осевшего за каменными стенами монастыря в предчувствии беды. Тревога подернула хмурью лица людей: враг был где-то совсем близок, может, и дня не минует, как он подступит к святой обители, вынудив защитников Троицы взяться за оружие.
Демша поглядывал на снующий люд, и сердце его все больше наполнялось гнетущей тоской. Многие из мужиков-страдников остались не только без крова, но и без куска хлеба, поелику бежали в обитель после внезапного налета поляков, не успев прихватить с собой самого необходимого. Ляхи же, по рассказам очевидцев, были безжалостны: они не щадили не только женщин (предварительно предав их насилию), но и дряхлых стариков и малых детей, пронзая их копьями и рубя саблями. Добродушная натура Демши не могла этого понять: до какой же степени надо быть зверем, чтобы так жестоко губить ни в чем не повинных людей. Он представил на миг под вражьими саблями Надейку и восьмилетнего Ванятку, и сердце его сжалось от боли, а затем взорвалось неописуемым гневом, переходящим в ярость. В такую минуту он готов был броситься на целое войско супостатов, пришедших грабить и истреблять Святую Русь.
Ксения, выслушав рассказ Василия, опечалилась:
— Даже нашу любимую Серебрянку не обошло стороной горе. Слава Богу, семья Демши в живых осталась. В каморке ютится?.. А может, Надейка в мою келью перейдет? Мыслю, архимандрит дозволит.
— Дозволит. Ныне все перемешалось. Игумену ныне не до соблюдения строгого монастырского устава. Все его помыслы о защите обители. Еще как дозволит. Ты посмотри, Ксения, что у бывшей ливонской королевы Марии творится. Целый сонм прислужниц. А у тебя?
— Да я, милый Васенька, привыкла без прислужниц обходиться. И не называй меня Ксенией. Сколько раз уже тебе говорила. Инокиня Ольга!
— Не могу. Ты навсегда останешься для меня царевной Ксенией… Так потолковать с Демшей о Надейке?
— А как же Ванятка? Не оставит же она своего сынишку.
— Ванятка? — призадумался Василий, а затем как топором отрубил. — С отцом останется. Проживут. Корм-то с поварни получают.
Но Ксения отрицательно покачала головой.
— Дите должно быть с матерью, как младенец с Пресвятой Богородицей. Отцу же вскоре будет не до сына.
— Пожалуй, ты права, Ксения.
На другой день Надейка и Ванятка оказались в просторной келье Ольги. Архимандрит Иоасаф не возражал, ибо хорошо помнил, какие большие денежные вклады вносил царь Борис в обитель. Царевна ни в чем не должна быть стеснена.
Глава 8
ОСАДА
23 сентября 1608 года гетман Петр Сапега подошел с тридцатитысячным войском к стенам монастыря. Войско было хорошо вооружено, снабжено теплой одеждой на случай холодного времени, и получало провизию в изобилии, тогда как осажденные были отрезаны от всего остального мира. В числе опытных военачальников был князь Вишневецкий, братья Тышкевичи, а также пан Казановский, отличавшийся своей неукротимой отвагой. Но более всех выдавался своей доблестью пан Александр Лисовский, который составил себе особый полк из отборных воинов, неустрашимых храбрецов; большая часть его ратников была из числа днепровских казаков.
На военном совете Сапега решил не делать тайного нападения, а подойти к обители совершенно открыто, приказав сделать оглушительный залп из десятка орудий, желая тем самым предупредить иноков о приближении опасности. В ту же минуту громкий оркестр военной музыки заиграл воинственный марш, как будто поляки уже готовы были пойти на приступ. Все это было сделано, дабы устрашить миролюбивых иноков, кои, разумеется, не привыкли к звукам воинственной музыки и должны были содрогнуться при первом пушечном залпе, сознавая, что грозное войско подошло к самим стенам монастыря.
Затем Сапега, при звуках музыки, вместе с другими военачальниками обошел монастырь со всех сторон, чтобы видеть, в каком состоянии находятся его стены и можно ли рассчитывать, что они выдержат долговременную осаду.