Великая княгиня Елизавета Федоровна. И земная, и небесная

А в 3 часа дня на Большую Ордынку пожаловала и царица-сестрица. Она и впрямь была нездорова, приехала в инвалидном кресле. Но собралась с силами и пошла сама в обитель. Во время молебна ей стало так плохо, что едва успели подкатить кресло – она упала в него почти без сознания. «Общее смятение, – вспоминал Нестеров. – Однако больная скоро овладела собой. Кресло медленно катили по церкви, остановили у правого клироса. Началась невероятно томительная церемония. Императрица изможденная, хмурая, со вспыхивающим алым румянцем на щеках стала раздавать подходившим к ее руке печатное изображение Федоровской Божией Матери. Процедура эта длилась несказанно долго. Кто подал Царице эту несчастную мысль, зачем нужно было утомлять больную, мрачно, но терпеливо выполнявшую свою тяжелую обязанность. Все были рады, когда церемония кончилась и больная в своем кресле удалилась в покои великой княгини, откуда она никем не замеченная, не провожаемая уехала во дворец».

Слава Богу, гости отбыли из Москвы вполне довольными. «Когда вы уехали, – телеграфировала Елизавета Федоровна государю, – все целовались, поздравляя друг друга, как в пасхальную ночь».

Но вскоре пришли известия неприятные. Любительница устраивать браки, Элла на сей раз ратовала за то, чтобы ее бывший воспитанник Дмитрий Павлович женился на царевне Ольге. И все, вроде бы, шло как по маслу, юноша и девушка искренне нравились друг другу, а не как в случае с Марией и шведским принцем. На 6 июня назначили помолвку, после которой жених должен был отправиться на олимпийские игры в Швецию и там завоевать золотую медаль… Но вдруг – гром среди ясного неба! – императрица объявила, что никакой помолвки не будет, Дмитрию и Ольге следует забыть друг о друге. В чем дело? А все в том же! Оказывается, она узнала, что Дмитрий нелестно отзывался о Распутине. И в Швецию Дмитрий отправился не в бодром расположении духа, а в унылом. Возможно, поэтому он так плохо выступил на олимпиаде и в соревнованиях по конному спорту занял лишь девятое место. Россия в первых играх в Афинах не участвовала, на вторых в Париже не завоевала ни одной медали, в третьих в американском Сент-Луисе снова не участвовала, на четвертых в Лондоне опять выступила провально, и лишь в Стокгольме впервые завоевала две серебряные и три бронзовые медали. Увы, огорченный жених вернулся домой без наград! А больше случая не представится – следующая олимпиада, берлинская, будет отменена из-за начала мировой войны.

Другое волнение того лета – слухи о том, что ценители искусства не одобряют роспись Покровского храма. Особенно были недовольны почитатели Васнецова, мол, почему не Виктору Михайловичу, а Нестерову заказали. Дошло до того, что призвали эксперта – Федора Дмитриевича Самарина, который должен был выявить нарушение законов православной иконографии. Тот приехал, внимательно все осмотрел и – фух! – выразил полный восторг, особенно по поводу «Благовещения» на пилонах, которое больше всего вызывало раздражение у критиков. На прощание Самарин заявил, что никаких нарушений уставов и иконописных канонов не увидел, а такой прекрасный храм следует беречь как зеницу ока. Елизавета Федоровна радовалась, как будто успешно сдала экзамен.

Жаль было ей расставаться с Нестеровым, беседы с которым она полюбила. И при любом удобном случае она вызывала Михаила Васильевича для консультаций по различным художественным вопросам. «Идешь, бывало, тихим летним вечером и видишь – около церкви сидит великая княгиня, с ней рядом, на скамье и около на траве сидят, стоят сестры, старые и молодые, тут же и девочки-сироты из обительской школы-приюта. Идет беседа. Лица оживленные, ничего натянутого тут не было: великая княгиня хорошая, добрая, подчас веселая, старшая сестра. Увидит меня, встанет, поздоровается, начнет говорить о деле… Такой не раз хотелось мне написать ее и казалось, что она не откажет мне попозировать. Таким тихим вечером на лавочке, среди цветов, в ее сером обительском одеянии, в серой монашеской скуфье, прекрасная, стройная, как средневековая готическая скульптура в каком-нибудь старом, старом соборе ее прежней родины…» – с огромным сердечным теплом писал о Елизавете Федоровне художник, какие чудесные слова он подобрал. Так и кажется, что вот распахнется дверь, войдет она, прекрасная, стройная -

И целуйте ручки!

Документального подтверждения этой трогательной истории я не смогла найти, возможно, оно существует, но добрый анекдот как нельзя лучше соответствует образу Елизаветы Московской, ее доброму сердцу и находчивому складу ума. Москвичи любили рассказывать о том, как однажды она должна была приехать и осмотреть состояние одного из подопечных ей детских приютов, где содержались девочки нежного возраста от трех до семи лет. Накануне визита крестовой дамы наставницы приюта внушали девочкам:

– Вы будете стоять здесь в линеечку. Войдет великая княгиня, скажет: «Здравствуйте, дети!» Вы ей в ответ: «Здравствуйте, ваше высочество!» И целуйте ручки. Поняли?