Великая княгиня Рязанская

Она спряталась в сон. Ушла в другой мир с радостной готовностью, не раздумывая, что её там ожидает. Спала без видений до вечера. Потом с часок, совершенно разбитая и невыспавшаяся, побродила по своей опочивальне и опять улеглась. Ночной сон тоже не принёс бодрости, и на удивление прислуге, встревожив мужа, она после снеданка забралась под одеяло. Её знобило, несмотря на не отступавшую жару. Василий послал за лекарем. Тот долго мял руку дремлющей Анне, трогал её лоб и сказал, что горячки нет, по-видимому, слегла от утомления, пусть-де княгиня спит, сколько захочет, но попоить кровью загнанного зайца её все-таки следует.

Лекарь ушёл к себе, боярыни зашушукались по углам, ловчие поспешили гонять зайцев, пополз по Переяславлю слух о странной княгининой хвори. На время и о татарах забыли. Да что о них помнить? Миновали рязанские пределы и – беда миновала!

Проснувшись на четвёртый день, Анна почувствовала необыкновенный прилив сил – может, заячья кровь помогла. Заря только занималась. Терем безмолвствовал. У порога на ворохе половиков спала одна сенная девка, на лавке за столом другая. Анна не стала их будить, проворно поднялась и на цыпочках подошла к окну.

Туман поднимался над Трубежем, закрыл остров и двигался к яру разбушевавшимся, как в половодье, потоком, поднимаясь всё выше и выше, вот-вот преодолеет обрыв и вряд ли тогда удержит его новая, сложенная из плинфы крепостная стена.

Анна взглянула на стену – в её белёном боку зияла дыра. Не дыра даже – огромный провал с неровными, выщербленными краями, с кучей побитой плинфы посередине. И на этой горе обломков, стоя на задних ногах, дрались три большие козы. Они сцепились рогами и тем только сохранили равновесие. Дойные козы, молочные – вымя, что бурдюк, почти обломков касается. И откуда только взялись? – в кремле коз не держали, на конюшне козёл жил, чтобы духом своим противным ласок отпугивать. Пока Анна соображала, почему в стене пролом, будто её пороком молотили, как очутились на кремлевском подворье козы, и с кого за это спросить, как козья борьба кончилась. Козы обрушились наземь, подогнув передние колени, вскочили и оказались уже на значительном расстоянии от стены. У той, что стояла ближе к окну, сломался рог, из его основания хлестала кровь.

– Ой! – воскликнула Анна. – Девки! – и проснулась. Над нею склонился Василий и смотрел горестно, сочувственно. Глаза у него были воспалены то ли от недавних слёз, то ли от длительной бессонницы.

– Суженый! Не смотри так печально. Я наконец совсем выспалась. И сил у меня… – Она обняла мужа за шею. – Давай поедем куда-нибудь. Сейчас оденусь, поснедаем[40] и… Девки!

– Погоди одеваться, – попросил Василий и присел на край постели.

– Но-но, князь! – засмеялась Анна. – Не нарушай теремного порядка. Сейчас время снедать. – Она ловко соскочила с ложа и, не найдя возле него своего наряда, побежала, пританцовывая, дурачась, к каморе, где висела одежда. Там быстро надела на рубаху красную клетчатую понёву, вышитый красной строчкой запон, хотела убрать косы под повойник, да вспомнила, что не умылась ещё, но всё-таки покрасовалась чуток перед зеркальцем, покусывая губы, чтобы краснее были, и приглаживая вздыбившиеся на затылке волосы, и наконец, довольная собой, выглянула в опочивальню.

– Ау! – игриво позвала мужа и помахала повойником, словно приглашая к танцу. Василий игры не принял, хмурый, продолжал сидеть на постели.

– Фу, какой скучный, фу, какой старый! – проговорила Анна без обиды и недовольства, принимая необычную строгость мужа тоже за игру: разве мог он хмуриться на самом деле в такой благодатный день. Направляясь к рукомойнику, она глянула в окно. Там, на воле, вовсю светило солнце, и целехонькая стена прямо-таки сияла под его лучами, никаких коз, конечно, и в помине не было.

– Мне такой странный сон приснился, Васенька, – сказала она раздумчиво с некоторым беспокойством, – а проснулась – и забыла, сейчас вот вспомнила, – и попросила, прежде чем рассказать: – Полей-ка, пожалуйста, на руки.

Василий покорно прошёл в угол, где стояли ушат и поливной, синий с бабочками кувшин. Под кувшином была лужица – он прохудился от старости. Но Анна любила его и не желала с ним расставаться. Придумала под него ставить медный таз, но его теперь почему-то не было.

Умываясь, она рассказала про дерущихся коз, о рухнувшей стене.

– Это очень плохой сон, – заключил Василий, – он сулит беду. – Василий протянул Анне рушник.

– Почему? – испугалась она – рушник провис на вытянутых руках.

– Тебе открылась борьба трёх главных сил на обломках Ордынского царства. Точнее, вернее, бесполезность, ненужность её.

– О чём ты, не понимаю? – Анна так и не вытерла лица.

– О золотоордынцах, москвитянах и о нас, грешных рязанцах: мы противоборствуем, а всё уже рухнуло, лишь сами себе увечья наносить будем в схватках. Одна коза рог себе сломала…

– Не говори загадками, не говори! – Анна затрясла мужа, уже понимая, что случилось.

– Я не могу, – Василий всхлипнул.

– Юрий! – Анна швырнула рушник в ушат. – Это я, я опять виновата!