Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II

Гаага во всех отношениях представляла такой контраст с Парижем, что там я чувствовала себя в полнейшей безопасности. Огромное здание британской дипломатической миссии за внушительным серым каменным фасадом располагалось на тихой узкой улице. В комплексе зданий, возведенных во времена испанского владычества, имелись внутренние дворики, сводчатые погреба и огороженный парк. Говорили, что в одной комнате на втором этаже даже водится привидение; по рассказам, призрак так напугал сынишку одного из послов, что тот до конца жизни заикался. Но после того как управлять в доме стала Люсия Марлинг, в нем исчезло все угрожающее. Жены британских дипломатов обладают особым даром создавать вокруг себя английскую атмосферу, где бы они ни селились; а Люсия вдобавок имела талант наделять окружающее пространство своим характером. Она превращала любое жилище в уютный дом и центр для самых разных видов деятельности. В силу благородства своей души она предлагала гостеприимство всем одиноким созданиям, которым, как она считала, требовались поощрение или помощь; она никогда не бывала так счастлива, как когда могла быть кому-то полезной. Когда мы с братом хотели немного подшутить над ней, мы говорили, что она готова нарочно создать трудности для своих друзей, чтобы иметь удовольствие им помогать. В первые недели моего пребывания у нее она была так расстроена из-за моей подавленности, что каждый вечер перед сном заходила ко мне с приготовленным ею горячим напитком и требовала выпить его при ней.

Жизнь в Гааге была тихой по необходимости; единственными развлечениями были лишь те, что мы придумывали сами, а в середине лета их было мало. Каждое утро мы уезжали из города с детьми и проводили несколько часов в дюнах, у моря; после обеда мы совершали автомобильные экскурсии, посещали маленькие голландские городки, исторические здания, музеи и картинные галереи; вечером мы иногда принимали друзей или ходили на небольшие званые ужины. Самым приятным временем был час, который мы проводили вместе перед тем, как переодеваться к ужину. Мы сидели в комнате, которую Люсия называла своим персидским будуаром; там она собрала вещи, привезенные ею из Тегерана. Мы уютно устраивались на восточных диванах и углублялись в долгие разговоры. Жизнь в Гааге, пусть и невдалеке от всех европейских столиц, казалась безнадежно провинциальной, как в деревне. Люсия, со своей жаждой деятельности, не находила ничего, что способно было ее радовать; ей недоставало независимой и вместе с тем ответственной жизни, какую она вела в Персии, и помощи русским беженцам, которой она занималась в Дании.

В то лето королева Голландии отмечала двадцать пятую годовщину своего правления, и на несколько дней Гаага ожила: улицы украсили национальными флагами, а жители в праздничных костюмах толпились на тротуарах, чтобы приветствовать королеву и ее мужа, принца-консорта, которые торжественно проехали по городу. После все вернулось в обычное состояние, и полицейские на углах улиц снова занимались в основном тем, что регулировали движение, состоявшее в основном из велосипедистов.

Принц-консорт остается в моих воспоминаниях благодаря тому, что, сам того не желая, впервые напомнил мне о течении времени и подал знак о приближении того, что называют «средним возрастом». Он приходился мне дальним родственником и один или два раза приезжал ко мне с визитом в миссию. Во время одного из таких визитов мы заговорили о наших детях. Разница в возрасте его дочери Юлианы и моего сына составляла всего десять дней. Хотя тогда им было всего по четырнадцать лет, принц-консорт заговорил о возможности когда-нибудь сочетать их браком. Его слова меня поразили. Пройдет еще шесть – восемь лет, и, возможно, я стану свекровью! Да, я понимала, что время идет; и все же мои мысли, в частности о заранее устроенных династических союзах, претерпели значительные изменения.