Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II

Впрочем, не совсем правильно говорить, что я больше не слышала о докторе Тишине. Вскоре после его отъезда я услышала о нем из вторых уст. Перед тем как им пришлось возвращаться, украли кое-какие ценности, которые они с женой привезли с собой, и они не могли уехать. Нехотя он попросил у меня взаймы деньги на билеты, и я с радостью пошла ему навстречу. Как только они вернулись, я получила назад свои деньги в долларах и с процентами. Все было проделано через посредника, поскольку общаться со мной напрямую из России для Тишина было опасно, он навлек бы на себя подозрения тамошних властей.

Упоминаю о мелком происшествии с займом, потому что оно еще раз подчеркнуло разницу между его складом ума и складом ума большинства беженцев. Обычно люди просили в долг, не собираясь возвращать его. Большинство наших спутников по изгнанию считали, что деньги появляются у нас, представителей бывшего правящего дома, из какого-то необъяснимого природного источника, а нам не приходится и пальцем шевельнуть. Кто-то считал, что мы обязаны раздавать наши средства, как будто их выслали из страны по нашей вине.

Хотя мои попытки независимо заработать на жизнь возбуждали некоторое любопытство, их редко воспринимали всерьез. Одни считали мою работу довольно бессмысленным времяпровождением, другие даже объясняли ее стремлением к саморекламе. Несмотря на то что беженцам самим приходилось работать, работать тяжело и в трудных условиях, они и представить себе не могли, что мы находимся в том же положении, что и они. От нас многого ждали, но, что бы мы ни делали, никто не был доволен. Поскольку мы буквально тонули в океане горя, сделать мы могли немного. Хотя многие по-прежнему проявляли непоколебимую храбрость и предпринимали отважные попытки начать жизнь заново, их нервы постепенно сдавали в условиях стресса. Нравственные принципы подрывались бедствиями, борьбой за то, чтобы удержаться на плаву, нестабильностью в настоящем и постепенной потерей веры в будущее. Те, кому удалось что-то сохранить, уже потратили или продали все, чем владели. Парижские лавки были переполнены украшениями, старинными кружевами, золотыми и эмалированными табакерками и собольими шубами. Деньги, вырученные от их продажи, тратились нерасчетливо; жизнь показывала свою низменную сторону. Тысячи офицеров работали на автомобильных заводах, сотни водили такси на парижских улицах.

Однажды я повстречала одного своего пациента времен войны. Когда мы прощались, я хотела пожать ему руку, но, прежде чем успела его остановить, он выскочил за мною на тротуар. Прохожие с изумлением наблюдали, как таксист снял фуражку и поцеловал мне руку. Бывало, останавливая проезжавшее мимо такси, я узнавала в шоферах знакомых офицеров.

Кто-то поступал на работу официантами и домашней прислугой. Париж был усеян ресторанчиками, чайными и магазинами, которые открывали беженцы, обладавшие хоть какими-то деловыми способностями; другие устраивались музыкантами, певцами, танцорами. Как обычно, основную тяжесть взваливали на себя женщины; если мужчины не могли найти работу, женщины часто содержали всю семью. Стирая пальцы и сажая зрение за шитьем, вышиванием, вязанием, они в то же время поддерживали моральный дух семьи, сплачивали близких, воспитывали детей и заботились об их образовании. Наблюдать за тем, как они год от года теряют надежды и как сужается их кругозор, было и печально, и трогательно. Их с корнем вырвали из родной почвы, и они нигде не могли обрести опору. Они мечтали об одном – о возвращении на родину, но их надежды с течением времени таяли. С каждым годом их связь с Россией делалась все более призрачной; однако они упорно видели ее такой, какая она была в прошлом. Большинство из них не желало признавать, что после их отъезда в России многое изменилось самым решительным образом.

Впрочем, новое поколение, дети, выросшие и воспитанные за границей, очень отличаются от своих родителей. Привыкшие к трудностям, они более реалистично смотрят на жизнь. Дети изгнанников в очередной раз продемонстрировали миру, как талантливы русские. Их успехи во всех образовательных учреждениях поражают воображение. Если бы не нынешняя безработица в Европе, можно было бы не беспокоиться за их будущее. При этом лишь немногие из них стремятся обосноваться за границей навсегда и принять иностранное гражданство. Большинство смотрит в сторону России, другой, новой России, которой они когда-нибудь пригодятся. Образование в России в течение последних пятнадцати лет было таким односторонним и скудным, что эти молодые люди окажутся очень полезными своей родине. Они накапливают знания и опыт, чтобы быть готовыми, когда их призовут.

Что касается политической жизни русских эмигрантов, 1924 год был отмечен двумя событиями, вызвавшими большое волнение.