Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II

Утром в день свадьбы я встала с чувством, которое трудно описать. До тех пор из-за обилия дел мне некогда было подумать о себе, но в тот день все изменилось. В полдень мы пошли к обедне, на которой пел знаменитый хор парижского Русского кафедрального собора. Некоторые наши друзья из Биаррица и многие гости, приехавшие на свадьбу из Парижа, специально пришли в церковь, чтобы послушать музыку. Церковь в то утро выглядела празднично. Ее уже украсили к венчанию, которое должно было состояться ближе к вечеру. Сияло яркое осеннее солнце; его лучи проникали в витражные окна и расплескивались яркими разноцветными пятнами по полу и стенам. Едва войдя в храм, я почувствовала нечто особенное; воздух вибрировал от эмоций. Голоса священников дышали ими, и хор в своем пении словно изливал душу. По ходу службы ощущение стало более явственным. На несколько секунд мы перестали быть просто беженцами. Атмосфера подействовала даже на тех, кто зашел просто из любопытства; несмотря ни на что, они были растроганы. Когда, при Вознесении Святых Даров, мы преклонили колени, иностранцы последовали нашему примеру; у многих в глазах стояли слезы.

Во время обеда, пока гости оставались в отеле, я пошла в дом к матери Одри. Одри просила меня помочь ей надеть фату из старинных кружев, эту фату надевали на свадьбу моя мать и я. Кружево принадлежало к немногим реликвиям, которые я вывезла из России. Перед побегом я зашила фату и еще несколько кусков кружева в подушку, на которой спала в дороге. И Одри, и я так растрогались, что едва могли говорить; в горле у меня стоял ком. Я понимала, что чувствует Одри в тот миг, но не могла признаться ей в том, боясь совершенно сорваться.

Когда я вернулась в отель, уже пора было переодеваться. Дмитрий находился у себя в номере; все утро мы с ним избегали оставаться наедине, мы даже почти не разговаривали. Перед венчанием я, по русскому обычаю, должна была его благословить, так как заменяла ему родителей. Мы оба боялись этой минуты. Но она настала, как бы мы ни старались ее отодвинуть. Приготовившись, я вошла в гостиную, которая разделяла наши апартаменты, и стала ждать. В окно я видела, как волны бьются о скалы; солнце уже село. В тот миг огромный океан показался мне безжалостным и равнодушным, как сама судьба, и бесконечно одиноким. Вошел Дмитрий в черном костюме, с белым цветком в петлице. Мы застенчиво улыбнулись друг другу. Я сходила к себе в комнату за иконой. Дмитрий встал передо мной на колени, и я перекрестила иконой его наклоненную голову. Потом он встал, и мы обнялись. Какое-то время я в отчаянии прижималась к нему. Ком в горле стал таким большим, что душил меня.

В дверь постучали, пора было отправляться в церковь. Я надела шляпку перед зеркалом, даже не глядя на себя, и кое-как застегнула пальто. Мы вышли из отеля и пересекли небольшую площадь, на другой стороне которой находилась церковь. Перед входом уже собралась толпа приглашенных; при нашем приближении они расступились. На ступенях нас ждали друзья Дмитрия, почти все его старые товарищи, офицеры его полка. Войдя в переполненную церковь, я ловила на себе взгляды; все следили за выражением моего лица. Дмитрий остановился на пороге, ожидая начала псалма. Но хористы долго не могли начать от волнения. Они запели лишь спустя какое-то время, и голоса у них дрожали. Только один раз осмелилась я посмотреть на брата, когда он стоял в дверях с бледным и серьезным лицом. Неожиданно ком у меня в горле растворился, и по лицу потекли слезы.

Гул подсказал, что приехала невеста. В храм ее вел отчим. Вот она оказалась рядом с Дмитрием. Они вместе медленно пошли по проходу. Началась церемония венчания. Паству охватили те же чувства, что и на утренней службе. Все в церкви, казалось, понимали, какие воспоминания охватили нас, русских.

После службы в доме моей новой невестки состоялся прием. Потом я вернулась в отель и, поужинав с другими гостями, села на парижский поезд. Новобрачные поужинали с матерью Одри и сели на тот же поезд на следующей станции после Биаррица. Как только поезд тронулся, они послали за мной, и мы выпили шампанского из толстых железнодорожных стаканов.

На следующее утро я проводила новобрачных на вокзал, на медовый месяц они отправились в Англию. Мы позавтракали в душном вокзальном ресторане, а потом гуляли по перрону, пока им не пришла пора садиться в вагон. Я ушла лишь после того, как их поезд скрылся из виду.

Глава XXII Загородная идиллия

Еще долго после женитьбы брата я чувствовала себя совершенно потерянной, как будто у меня отобрали какую-то важную часть меня самой. Это было не совсем одиночество, ведь к долгим разлукам с Дмитрием я уже привыкла; но образовавшуюся пустоту мне никак не удавалось заполнить. Подсознательно я относилась к нему в некотором смысле как к своему сиамскому близнецу, как к части себя. Я не ревновала к его жене, но пришлось долго внушать себе, что теперь я нахожусь вне их жизни, что я почти ничем не могу с ними поделиться.