Великая княжна в изгнании. Рассказ о пережитом кузины Николая II

Моя мастерская давно уже переросла меня. Я больше не могла вникать в подробности сама и вынуждена была рассчитывать на других. Мне не везло с выбором управляющих: они оказывались либо слишком неумелыми, либо, наоборот, слишком проницательными. Любители, хотя и честные, были еще менее опытными, чем я; профессионалы же, опираясь на свои знания, плели интриги и занимались махинациями, о которых я не имела ни малейшего понятия, но за которые в конце концов мне пришлось отвечать. Поскольку я вела оптовое дело, оказалось, что я зажата между двумя категориями опытных профессионалов: с одной стороны – клиентов, с другой – подрядчиков и посредников, у которых закупала материалы. Все пользовались моей неопытностью. Клиенты неизменно не доверяли мне или притворялись, будто находили в моих изделиях брак, чтобы сбить цены; они бесстыдно торговались со мной и всегда одерживали надо мной верх. Оптовики же продавали мне свои товары по наивысшим ценам. Я была единственной любительницей в области вышивки в Париже, и быстрый рост моей мастерской вызывал зависть конкурентов, преимущественно старых компаний, которые давно утвердились на своем поприще. Еще трудней мне приходилось из-за того, что я была женщиной, к тому же разведенной.

Главное же, наверное, заключалось в том, что мне никогда не хватало капитала для развития компании, и после ее расширения я вынуждена была вкладывать в нее каждый заработанный сантим. Я все глубже залезала в долги, однако не желала признавать поражения. В то время я познакомилась с одной русской женщиной, которая, как казалось, очень заинтересовалась моими делами и предложила взять ее компаньоном. Располагая солидным капиталом, она была в состоянии внести крупную сумму. Мне пришлось согласиться. Очень скоро после того, как деньги были внесены, моя компаньонка начала выказывать недовольство. Так как ожидать прибыли было еще рано, я подозревала, что у ее раздражения есть иная причина. Я оказалась права; она рассчитывала, что может за деньги купить мою дружбу. Поняв, что ее расчеты не оправдались, она разозлилась на меня. Найдя какой-то предлог, она подала на меня в суд. Чтобы выплатить ей хотя бы часть суммы, пришлось продать последнюю ценную вещь, которая у меня оставалась, – мамино жемчужное ожерелье, которым я очень дорожила. «Китмир» находился при последнем издыхании.

Навалились и другие неприятности. Вдруг, за один сезон, вышивка вышла из моды. Я отчаянно и упрямо шла против течения, хотя куда разумнее было бы сразу же капитулировать. Какое-то время компания еще держалась на плаву, а потом мне пришлось признать свое поражение. «Китмир» в конце концов вошел в состав старой и почтенной вышивальной парижской компании. В знак признания прежних заслуг мастерской позволили сохранить название, и, хотя она больше не была независимой, сохранила многих клиентов, для которых по-прежнему остается «Китмиром».

Глава XXIV В Америку с гитарой

Зимой 1928 года должен был появиться на свет новый член нашей семьи. Дмитрий и Одри сняли дом в Лондоне; они собирались оставаться в Англии до рождения ребенка. В конце осени я поехала их навестить, но из-за работы вынуждена была вернуться в Париж. Мы ждали по обе стороны Ла-Манша. Когда подошел срок, я не смела покидать дом, боясь упустить обещанный телефонный звонок из Лондона. Наконец, мне начали звонить друзья Одри – один за другим. Они сообщали, как идут дела. Дмитрий так нервничал, что боялся звонить мне сам. Ближе к вечеру все немного успокоились. Потом мне позвонили среди ночи.

– С вами хочет поговорить Дмитрий, – произнес веселый мужской голос. Последовала пауза, пока он передавал трубку.

– У нас мальчик, – сказал Дмитрий, – все хорошо.

Он ответил на мои вопросы дрожащим голосом и вернул трубку друзьям. Окончив разговор, я долго не могла уснуть. У Дмитрия родился сын! Мой племянник появился на свет в изгнании; о России он будет знать только с наших слов.

Мальчика собирались назвать Павлом, или Полом, в честь деда; крещение должно было состояться в Лондоне через две или три недели. Мое присутствие было необходимо, так как брат с женой попросили меня стать крестной для маленького племянника. В тот день, когда я должна была переправляться через Ла-Манш, разыгрался такой шторм, что я чуть не повернула назад, но семейные связи пересилили, и я села на паром, несмотря на разгул стихии.

Меня встретил Дмитрий, мы поехали к ним домой. Насколько позволяла моя хромота, я сразу поспешила наверх, в комнату Одри, так как, едва войдя, услышала ее приветственные возгласы. Она еще не вставала, но показалась мне олицетворением радости в шелках и кружевах; ее густые каштановые кудри разметались по розовой крепдешиновой подушке. На кровати рядом с ней стояла колыбель, в которой лежал очень маленький мужчина.